Порубежная война

В официальном письменном прошении органный мастер сообщал, что некоторые части инструмента уже износились, и он хочет попросить государыню помочь ему в приобретении новых, а также других необходимых запасных частей, дабы в будущем избежать подобных неприятностей.

Софья прекрасно поняла, что речь, по-видимому, пойдет не только о музыке, и постаралась обставить встречу так, чтобы о ней не знал никто, кроме Паолы, которая привела мастера в Кремль, да и ту Софья немедленно отпустила, наказав тотчас отправляться в свои покои и не выходить оттуда.

Великая княгиня не только уединилась с музыкантом в самой далекой палате, но и присела на скамью, которая находилась так далеко от дверей, что при всем желании нельзя было услышать ни слова из их разговора.

— Мой дорогой Джулиано, я догадываюсь, что не органный инструмент главная цель твоего желания повидаться со мной.

— Отчего же? — с неподдельной искренностью воскликнул мастер. — Прошло уже два года, некоторые части износились, а иные и вовсе закончились, и я подумал, что если вдруг мне снова придется выступать перед самыми знатными людьми, как это имело место весной два года назад…

— Да-да, я хорошо помню это необыкновенно успешное выступление. Ты доволен моей наградой?

Джулиано Сальваторе низко поклонился:

— О, да, государыня, она была необычайно щедра.

Возникла пауза. Сальваторе тихонько кашлянул и сказал:

— А насчет частей к органу…

— Насчет частей к органу, — разумеется, ты получишь все необходимое. Я уверена, что не только эта забота привела тебя ко мне.

— Зная твой глубокий и тонкий ум, государыня, я сам, тем не менее, не умом, а сердцем почувствовал, что настала некая пора, и ты нуждаешься во мне снова…

Софья улыбнулась.

— Мало того, что ты музыкант и лекарь, так ты еще и провидец. Да… я вспоминала о тебе. Ты уже овладел русским языком?

— О, да, государыня, вполне достаточно для того, чтобы слышать, о чем вокруг говорят.

— И о чем же вокруг говорят?

— О разном, государыня, о разном… Кто об урожаях, кто о засухе, а некоторые судачат об одном весьма высоком по своему достоинству человеке, который, быть может, чаще, чем следует, навещает свою невестку… Впрочем, в этом нет ничего удивительного — он так любит ее сына, своего внука, что поговаривают, будто он даже собирается торжественно короновать этого мальчика. Таким образом, если потом господь приберет к себе душу деда — внук немедленно займет его место…

— Да, да, Джулиано и до меня доходят такие слухи… И мне кажется, что этого не следовало бы допускать… А ты сам как полагаешь, Джулиано?

— Я здесь лишь для того, чтобы выполнять твои особые поручения, государыня. Поэтому я полагаю, что, скорее всего, произойдет так, как захочешь ты.

— Ах, Сальваторе, я всего лишь слабая женщина и порой сама не знаю, чего хочу…

— Твоему первенцу Василию пошел четырнадцатый… В этом возрасте многие уже начинали властвовать. Но если государь успеет короновать внука… У Василия останется очень мало шансов…

— Да-да, Джулиано, ты прав — так много препятствий стоит на пути… А теперь еще эта коронация… Как же быть…

— Я всегда полагал, государыня, что, начав какое-то дело, следует доводить его до конца…

— Это очень разумное правило, Джованни, и всю жизнь я следовала ему… Но данный случай особый… Малейшая тень подозрения и все погибнет… И я сама и Василий… — Она не договорила, но ощутила тайное сияние святых мощей, исходящее откуда-то из-под каменных плит пола, подумала о Великом Третьем Риме и перекрестилась. — Нельзя допустить коронации… Но нельзя также допустить, чтобы малейшая тень подозрения легла на меня…

Джулиано опустился на одно колено, но вовсе не из желания продемонстрировать свою преданность, а из опасения быть услышанным, ибо если как он знал, в Венеции и стены имеют уши, то почему бы им не быть в Кремле, который строили венецианцы. Поэтому он заговорил тихо, почти шепотом, так, что даже сама Софья едва слышала его.

— Я все продумал, государыня. Есть один верный человек — его фамилия Лукомский…