Порученец царя. На стороне царя

– Ты чего? – спросил он очень тихо, пьяно пошатнулся и опёрся рукой о стену над её плечом.

Как в бреду не слыша вопроса и не видя его, Дарья прошептала одними губами:

– Не могу забыть ту ночь. Тебя могли тогда убить... За меня.

Он предупреждающе вскинул руку, прижал указательный палец к губам. Осторожно ступил к двери, сразу резко толкнул её, опрокинув снаружи на пол что-то неуклюжее. Тут же глянул в щель за косяк. Секретарь Нащокина, он же домашний учитель детей, на четвереньках скоро побежал прочь, жалобно замяукав:

– М-мяу! М-мяу!

Удача прикрыл дверь и вернулся к девушке.

– Поцелуй меня, – прошептала она.

Он прислушался к тишине в доме, затем хотел обнять её под плечами, но она непонятным образом выскользнула от него и шмыгнула за дверь, с шуршанием сарафана быстро удалилась. Постояв и растерянно тронув затылок, он махнул рукой, отказываясь ломать голову над странностями девятнадцатилетних девиц. Бесшумно вернулся к кровати, снял пистолет и шпагу в ножнах. Однако под влиянием растревоженных мыслей о девушке, которые устроили хоровод, вцепились в него как раки клещами, он вынуждено приостановился у окна, положил то, что забрал, на подоконник. Опершись о подоконник обеими руками, наморщил лоб и уставился во двор, словно всадник на распутье, читающий на придорожной глыбе, что же его ждёт на каждом из путей развилки.

– Муж? – наконец вымолвил он под нос вопрос, обращённый к самому себе, и в ответ тихонько рассмеялся. Потом кивнул своему бледному и расплывчатому отражению в стекле окна, предположительно соглашаясь примерить к себе новую обязанность, и продолжил забавный разговор наедине с собой: – Стану отцом семейства. Возможно рогоносцем. – Он пальцами над затылком изобразил рога и на этот раз засмеялся своему нечёткому, как в дыму гадалки, отражению беззвучно, слегка вздрагивая всем телом. – Повеситься можно...

Тряхнув головой, разгоняя такие виды на будущее, он перекинул ногу за подоконник и сел на него. Прицепив ножны к поясу, просунув за пояс украшенный серебряным драконом пистолет, перенёс и другую ногу наружу.

– Но, кажется, чёрт возьми, она в меня влюбилась, – пробормотал он вполне серьёзно и без особой радости из-за непривычного чувства ответственности за последствия своих поступков.

Едва он спрыгнул вниз, в комнатку просунулась, заглянула няня Дарьи. Она поспешила к открытому окну и заметила, как он тенью, в сопровождении широкогрудых сторожевых псов очутился у забора. Собаки помахивали хвостами, дружелюбно наблюдали, как он залез на забор, гуляющим ночным котом мягко спустился по ту сторону. Убедившись в этом, няня тем не менее плотно закрыла окно и заперла створку на щеколду.

Улица была пустынной, и он постоял, решая, куда пойти теперь. К приятелю купцу, у которого жил последнюю неделю, с этими новыми впечатлениями о девушке возвращаться не хотелось. Потянуло за город, к природе. Он туда и направился, мало заботясь об опасностях хождения по мрачным и безлюдным улицам наступающим воровским часом. Лишь поправил ножны и пояс, чтобы при необходимости легко было выхватить длинную шпагу.

Даже собаки не брехали на одинокого прохожего в столь позднее время, ругнут недовольно и затихнут. Улица будто вымерла, лишь в удалении послышался редкий стук колотушки дозорного сторожа. Прохожий заторопился, стал часто оступаться, испуганно отшатываясь от угловых заборов. Ему казалось, вот-вот обнаружатся подстерегающие запоздалых гуляк безжалостные грабители. А тучи словно сговорились с разбойниками – то открывали улицы и переулки серебряному сиянию бледной луны, высвечивая для скрывающихся в засаде появление заполуночного пешехода, то застилали их густой, почти осязаемой теменью, будто готовой охотно заглушить отчаянный крик несчастной жертвы. Как только светлело, и верным спутником оживала его собственная тень, а безлюдье убеждало в беспочвенности страха, прохожий мысленно старался подшучивать над своим разыгравшимся воображением. Но прореха в тучах проносилась дальше, темень обступала со всех сторон, жадно пожирала его косую тень, и страхи, тут как тут, обступали отовсюду, помогали вспомнить мрачные рассказы и случаи кровавых разбойных нападений, дёргали его взор к подозрительным уплотнениям тьмы и пугали малейшим подозрительным звуком.

Ему было страшно до замирания сердца. Но если бы пришлось снова отправиться в этот путь, он бы повторил его опять, и единственно из-за душевных терзаний, мучительных размышлений, что мог оказаться виновником смертельной опасности для товарища и должен был возможно скорее предупредить его об этом. Он завернул в переулок, поспешно направляясь к Кожевенной слободе, и усмирил дрожь и тревогу надеждой, что осталось совсем немного и вскоре он окажется за надёжным забором.