Порученец царя. Персиянка

Ладонь его будто сама по себе сунулась под кафтан к поясу и пистолету, однако Плосконос хорьком кинулся за толкотню зевак, которых привлёк шум и крики ловить воришку. Броситься за ним Удаче помешала цепкая лапа, она толстыми пальцами ухватила его левое плечо, дёрнула назад.

– Ты что вора не схватил? – со злым выкриком в его затылок уши обдало жаркое дыхание.

Желваки вздулись и заиграли на скулах Удачи, но он унял волну гневной дрожи. Искать Плосконоса в рыночной толпе было поздно. Он с разворота вырвал плечо из хватки волосатой лапы, и оказался грудью к груди с краснощёким преследователем коротышки. Тот был на полголовы выше, распалился в погоне и размахнулся кулаком с самоуверенностью кулачного бойца, которому всё равно, на ком сорвать злобу обворованного приказчика. Холодное бешенство в глазах Удачи в мгновение остудило его пыл, и он помедлил, к досаде толпы, которая окружила их, образовала круглое пространство.

– Дай ему, дай! – загоготали, подняли галдёж зеваки, надеясь на бесплатное развлечение. – Чтоб не повадно было ворюг упускать!

– Может они сообщники?! – подзуживая, завизжала рыхлая жуликоватая цыганка и поправила на спине холщовый узел с черномазым дитём.

– Да он сам ворюга, небось! – гортанно подзадорил детину-приказчика толстый купец из ближней лавки. – Ходит, высматривает, а ничего не покупает. Я его уже приметил. Обнаглели без воеводиных надзора и власти.

К изумлению Удачи между боками зевак протиснулся тот самый рыжеволосый коротышка, за которым и гнался приказчик. Прежде чем с двух рук надкусить украденный пирог, он решительно и громко посоветовал:

– Дай ему, ворюге!

Приказчик рыкнул:

– Ах, ты! ... – и нанёс отворачивающемуся от него Удаче короткий удар в челюсть.

Отлетев к ногам толпящихся зрителей, Удача присел, большим пальцем потрогал угол губ. На пальце осталась кровь. Он поднялся и, не желая ввязываться в ненужную драку, попытался уйти. Но толпа нарочно плотно ужалась вокруг, не желала его выпускать без продолжения зрелища. Широкоскулый мордоворот с чуть раскосыми глазами и низким, скошенным, как у орангутанга, лбом нагло растопырил локти и, едва Удача сделал попытку обойти его, протиснуться рядом, он распалился:

– Он меня толкнул! Все видели?

– Бей его! – поощряя мордоворота, загорланили его приятели.

Увернувшись от пудового кулака, Удача молниеносным выпадом кобры вонзил пальцы в толстое горло. Мало кто понял, что случилось – все видели только, как мордоворот ошалело выпучил глаза, рыбой на воздухе судорожно открыл и закрыл рот и стал оседать, будто надолго потерял желание двигаться. Приказчик ринулся на противника со спины, целя кулаком в затылок, однако напряжённые чувства воина угадали и ощутили его поведение, Удача гибко отступил в сторону и, пока приказчик невольно врывался в толпу, с гортанным выкриком наотмашь поддел его локтём под нижнее ребро. Плотная толпа прогнулась под налетающим и падающим на неё грузным телом. Удержанный её приказчик рухнул на колени, схватился за бок, надтреснутым голосом с усилием выговорил:

– Ребро... ребро сломал...

И на неровном выдохе слабо замычал от боли. Толпа окаменела в растерянности. Удача быстро расстегнул кафтан, вынул из-за пояса и вскинул оба пистолета, и безмолвная, утихшая толпа раздалась, выпуская его из круга к торговому ряду. Сплюнув впереди себя алой слюной, он зашагал вон с рынка, отложив намерение сделать подарок персиянке до другого раза. Выйдя за ворота, он уже забыл о драке, поглощённый мыслями о Плосконосе. Появление недруга переодетым кочевником было неожиданным, и только случайность помогла избежать удара ножа в спину. Он решил про себя без крайней необходимости сторониться, избегать людных мест, а в таких местах впредь быть осторожнее.

Он не заметил, что Плосконос отделился от ещё переживающих драку многочисленных зевак, пристроился к гурьбе степняков калмыков и, обходя лавки крайнего торгового ряда, проследил за ним. Когда он потерялся за углом переулка, Плосконос отстал от степняков и заспешил гончарной улицей к крепостным воротам. У распахнутых ворот оба городовых стрельца уселись на бочках, играли в кости. Они бросали их на перевёрнутое дно третьей бочки и даже не глянули на прошедшего рядом кочевника, который в Белом городе свернул на боковую улицу. Пустынная улица, казалось, жила в ожидании важных событий и настороженно прислушивалась к его одиноким шагам, пока он не вышел на соборную площадь сбоку приказных палат воеводы.

Из собора доносилось пение богослужения, и под это пение он поднялся белокаменным крыльцом, чтобы полумраком под коротким сводчатым потолком выйти к дверям рабочего помещения воеводы. Возле дверей, за впритык придвинутым к окну письменным столом тоскливо скучал недовольный всем на свете чиновный дьяк. Дьяк повернулся от окна, вяло окликнул и предупредил:

– Эй? Куда ты, чёртов нехристь? Нельзя к воеводе.

Однако медный пятак, мягко цокнув о край стола, немного оживил его. Накрыв монету худой пятернёй, он подвинул её к себе и пояснил, как русский чиновник делает это бестолковому дикому инородцу: