Поручик Империи

Ну разве может быть унылым главный мотив из «Джентльменов удачи»? Или знаменитая «Уно моменто» разве он может вогнать в тоску? А нормальные и относительно бодрые военные композиции, вроде «День победы»? Он ведь «тонкой душевной организацией» никогда не отличался. А потому слезливые «арбатские» военные песни, скулящие на мотив побитых собак, он никогда не любил. Потому и не разучивал.

В финале же «забацал» простенькое переложение «Пиратов карибского моря». И затих, наблюдая состояние своих молчаливых слушателей.

Попытался уйти. Но не удалось. Офицеров прорвало на восторги и вопросы. Где учился? Что за песни? И так далее, и тому подобное. В общем — его чуть не разорвали. Спасало только то, что они заранее знали про специфическую форму амнезии из разряда — тут помню, тут не помню.

От острых ответов отвертеться удалось. А вот от разговора по душам — нет. Ну Максим и высказал свою мысль о том, что здесь именно больница, от слова БОЛЬ, а не лечебница. Все вокруг пропитано болью и унынием. А из всех развлечений есть лишь церковь. То есть, предел мечтаний — братское отпевание друг друга. А где задор? Где страсть? Где жизнь? Ради чего болящие должны стремиться выкарабкаться и жить дальше?

Опасно это прозвучало.

Хотя, конечно, к самому поручику осознание этого пришло слишком поздно. Сказал и осекся. Понимая, что Штирлиц никогда еще не был так близок к провалу. Ведь, по сути, что он им сказал? Банальную, очевидную, но невероятную крамольную мысль о том, будто церковь вгоняет в гроб, а не вытаскивает оттуда.

Но, к счастью, на этот смысл сразу внимания не обратили и Максиму пришлось спешно развивать альтернативную семантику. Дабу кто чего не подумал.

— Концерт! — Воскликнул он.

— Что? — Удивился заводила этой компании.

— Нужно собрать всех желающих и своими силами устроить концерт для раненых. Чтобы взбодрить их! Порадовать! Поднять их дух и добрый настрой!

— Но это невозможно!

— Вы немца не боялись, а перед этой бабой робеете? — Попытался их взять на слабо Максим. Но не получилось. Статус гвардейцев давал определенную защиту. Однако весьма в ограниченных масштабах. Главврач закрывал глаза на мелкие пакости гвардейцев, а те — не нарывались. — Боитесь?! Ну так я сам пойду! Мне плевать! Я контуженный! — Выкрикнул поручик и, схватив костыли, поковылял искать главного врача — Веру Игнатьевну Гедройц.

Офицеры-гвардейцы, устыдившись, устремились за ним — обычным армейским поручиком. Топать было не близко, поэтому, к моменту, когда Максим, энергично загребая костылями, добрался до главврача, за ним уже тянулась делегация из почти дюжины офицеров. Ну и еще сколько-то нижних чинов держались дистанции, наблюдая.

Раскрасневшееся от нагрузки лицо. Твердый взгляд подслеповатого носорога. Однако Вера Игнатьевна оставалась невозмутима. Вопросительно выгнула бровь и затянувшись папиросой, выпустила струйку дыма в сторону Максима.

— Нам нужен концерт, — твердо и громко произнес Максим.

— Вы переутомились, — с насмешкой ответила Гедройц.

— Вас давно били?

— Что?! — Вспыхнула Вера Игнатьевна, потеряв равновесие и разозлившись. Активная лесбиянка, привыкшая к мужской роли в отношениях и не мыслящая себя без доминирования, отреагировала на вызов практически как мужчина.

— Надпочечники выделили фермент, — спокойно продолжил Максим. — Сосуды сузились, давление повысилось, сердце стало биться быстрее, и вы почувствовали себя много бодрее. Не так ли? Что, кофе и папиросы уже не помогают?

Вера Игнатьевна промолчала, но выражение ее лица поменялось. Вспышку ярости она уже подавила. Появилась заинтересованность.

— Если вы не будете спать по восемь часов в сутки при такой нагрузке, то и трезво информацию воспринимать не сможете. Вам самой нужен отдых. А раненым требуется что-то, что поднимет их настроение. Что-то, что отвлечет от грустных мыслей и боли. Что взбодрит их! Им нужен концерт! И вы Вера Игнатьевна сама это прекрасно понимаете!

— Серьезно? — Усмехнулась она.

— А как еще? Конечно, серьезно! Просто вы боитесь мне уступить.

— Я?! — Воскликнула Гедройц.

— Да. Вы. — Ответил Максим. — Предлагаю решить эту проблему проще. Просто прикажите мне это сделать. Инициатива наказуема. Провалюсь — выгоните с позором. Выиграю — ваш успех.

— А вы наглец! — Фыркнула Вера Игнатьевна, улыбнувшись.

— От вас ничто не утаить, — вернув улыбку, ответил поручик. — Итак. Каким будет ваш положительный ответ?

Вера Игнатьевна Гедройц ничего не ответила, задумчиво рассматривая этого дерзкого поручика. Снова затянулась папиросой и пустила струйку дыма. Но уже не в Максима, а вверх и в сторону. Еще немного пожевала губы, глядя на этого мужчину, смело и открыто смотрящего ей прямо в глаза. И наконец, произнесла:

— Вы правы, инициатива наказуема. Действуйте.