Поручик из Варшавы 2 (СИ)

И что характерно, майор Врубель даже не пытается даже пару слов в мою защиту. Будто бы я не из подбитого танка посреди поля боя вылез, а с вечернего променада с прекрасной девушкой вернулся.

Короче, мне только что и оставалось — стоять и выслушивать в свой адрес разное.

— Форма грязная! Комбинезон и шлем не по уставу! Лицо и руки в каких-то разводах! Качаетесь ещё тут! Вы пьяны, поручик? И это офицер Войска Польского?

— Так точно, пан майор! Это я офицер Войска Польского, только что вышедший из боя! — Вскипел уже я. — И, никак нет! Я не пьян, пан майор! Хотя после общения с вами, обязательно бы выпил! Гитлеровцы мне столько крови не выпили, сколько это сделали вы за последние пару минут!

Конечно, грубить старшему по званию, да ещё в присутствии офицера военной контрразведки не стоило, но… Как же приятно было видеть, надувшуюся рожу этого самодовольного пингвина!

Сделав два шага вперёд, и, схватив свои документы, поворачиваюсь к майору Врубелю и задаю вопрос:

— Вы со мной, пан майор, или останетесь в компании этого… пана майора? — С максимально возможным презрением в голосе спрашиваю я, выделяя пехотинца…

Глава 24. 5 сентября 1939 года. День

Поручик Ян Домбровский

Из здания, занятого местным штабом, я вышел с гордо поднятой головой. Следом за мной спешил и майор военной контрразведки Врубель. А вот местный «царь, бог и воинский начальник», опешивший вначале от столь непочтительного отношения к себе — любимому, догнал нас уже на улице, когда я прошёл полпути до ближайшего танка.

Этот идиот даже кричал что-то. Грозил различными карами — начиная от суда офицерской чести за непочтительное отношение к старшему по званию, и, заканчивая военным трибуналом за отказ выполнять приказы всё того же старшего по званию.

Последним здание штаба покинул поручик-сапёр. Шёл он медленно, изрядно прихрамывая на правую ногу — должно быть, не привык носить портянки с сапогами и натёр ногу.

Наша весёлая компания отошла от штаба уже десятка полтора метров (майор-пехотинец уже заткнулся — должно быть, все ругательства, известные данному офицеру он успел озвучить, а повторяться не пожелал), как где-то вдалеке послышался нарастающий гул.

Наученный горьким опытом (на пятый-то день войны), подсознательно понимаю, что вот-вот нас будут бомбить. Действовать начинаю также быстро, как осознаю надвигающуюся на нас опасность. Тут же ускоряю шаг, и, набрав в лёгкие воздуха, ору что есть мочи:

— Воздух! Рассредоточиться!

«Мои» бойцы тут же оставляют свою технику и рассредоточиваются на местности, стараясь найти хоть какое-то укрытие. Примерно также поступили и немногочисленные присутствующие возле штаба «наблюдатели» из местных. Даже «хромой» поручик-сапёр, несмотря на неудобство смог увеличить скорость своего передвижения в надежде добраться до какого-нибудь подходящего местечка, чтобы переждать возможный налёт.

А вот майор-пехотинец в очередной раз доказал главное — он кретин.

Вместо того, чтобы попытаться где-нибудь спрятаться, этот, с позволения сказать, «офицер», застыл прямо посреди дороги и уставился в небо, видимо, желая разглядеть самолёты противника.

С каждой секундой гул всё нарастал и нарастал, и, уже через несколько минут, немецкие лётчики, подошедшие двумя группами по девять пикировщиков, Юнкерс-87, начали свою смертоносную карусель.

Действовали немцы как на учениях — картинно пикировали на только им известные цели, сбрасывали бомбы, и, уходили в сторону, чтобы потом собрать в строй, и, по команде устремиться на штурмовку польских позиций из бортового вооружения.

К счастью, укрытие мне повезло занять неплохое — небольшую придорожную канаву, используемую местными как водоотвод. На дне, куда я улёгся, было, конечно, слегка сыровато, но всяко лучше, чем в сухом месте, но под осколками.

Майор Врубель, кстати, расположился в этой же канаве, но в нескольких метрах от меня. Куда подевался поручик-сапёр, я так и не увидел. А через несколько секунд стало не до этого…

Сколько у нас над головами «ходили» Юнкерсы-87, я не знаю. Могу лишь сказать, что было страшно. Очень страшно. И в первую очередь — от того, что у тебя ничего нет, кроме пистолета, и, поэтому ты совсем беззащитен перед хищником с крестами на фюзеляже.

Пару раз меня слегка присыпало землёй — бомбы упали достаточно близко. Эта земля покрыла меня всего, попала за шиворот, и… в рот — который я открыл, в надежде на спасение своих барабанных перепонок.

С земли мне удалось подняться лишь через пару минут после того, как улетели немецкие самолёты.

В ушах неимоверно сильно звенело, очень сильно хотелось пить.

К этому моменту в себя уже пришёл майор Врубель и что-то кричал в мой адрес. Вот только я его не слышал — видел, как он стоит, машет своим пистолетом куда-то в сторону и раскрывает рот, видимо, пытаясь что-то сказать.

Что делать, если ты не слышишь того, о чём тебе говорят? Правильно — осмотреться по сторонам.