Поручик Ржевский и дамы-поэтессы

Конечно, Тасенькина матушка, княгиня Мещерская, тоже заметно влияла на умы благодаря своей привычке говорить прямо, но это не шло ни в какое сравнение с могуществом председательницы поэтического клуба. Перед Анной Львовной княгиня Мещерская преклонялась и всегда говорила о ней с теплотой – так же, как об англичанах и Англии.

Семейство Бобричей, понимая значение этой дамы-поэтессы, тоже трепетало перед ней. Глава семейства, Алексей Михайлович Бобрич, даже сказал Ржевскому:

– Не дай вам Бог не понравиться этой даме.

– Понял, – ответил поручик. И с того дня делал всё, чтобы понравиться Анне Львовне, то есть принялся ухаживать за ней.

Правда, вскоре выяснилось, что Ржевский понял не так. Алексей Михайлович не это имел в виду и лишь хотел, чтобы поручик вёл себя любезно. Однако отступать было поздно.

– Нет, Алексей Михайлович, – возразил Ржевский в ответ на предложение аккуратно свернуть неуместные ухаживания. – Если я теперь отступлю, госпожа Рыкова решит, что недостаточно мне понравилась.

– Ей всё равно. Она ведь не приняла ваших ухаживаний.

– Ничего вы не понимаете, – продолжал возражать поручик. – Она из той породы дам, которые никаких ухаживаний не принимают, но если видят, что поклонник отступился, то обижаются смертельно. А если госпожа Рыкова обидится, то не только на меня, но и на вас всех.

– На всех нас? – удивился старший Бобрич. – За что?

– За то, что вы её со мной познакомили, – пояснил Ржевский. – Она тогда всем нам жизнь испортит.

Алексей Михайлович вздохнул.

– Ох, во что же вы нас втянули…

– А нечего так двусмысленно выражаться! – парировал Ржевский. – Вы же сами сказали, что я должен понравиться госпоже Рыковой. Теперь я обязан продолжать ей нравиться.

И вот поручик, снова явившись в дом Мещерских, встретил там Анну Львовну, поэтому вместо приветствия отпустил комплимент:

– Мадам, видя вас, я вспоминаю о латыни.

Рыкова нахмурилась.

– И что у меня с ней общего? Латынь – древний язык. А я разве древняя?

– Конечно, нет, мадам! – с чувством произнёс Ржевский. – Латынь напоминает мне вас, потому что я никогда ею не овладею.

Анна Львовна ответила снисходительной улыбкой и, наконец, все сели обедать.

Князь Мещерский обосновался во главе стола, с торца. Княгиня Мещерская – на противоположном конце, создавая впечатление, что во главе сидит именно она, а не номинальный хозяин дома. По правую руку от хозяйки сидела Анна Львовна, далее с той же стороны – Ржевский.

Поручик тут же положил себе на колени салфетку и начал старательно разглаживать. Так старательно, что провёл ладонью левой руки не только по своему колену, но и по колену сидевшей рядом Анны Львовны. Разумеется, он сделал это неслучайно.

– Простите, мадам, – с нарочитым смущением сказал поручик, а Рыкова всё так же снисходительно улыбнулась и ответила:

– Ничего.

Если бы на нынешнем обеде присутствовал Алексей Михайлович Бобрич, то не удержался бы от тяжкого вздоха – уж очень опасную игру вёл поручик. Однако Ржевский полагал, что опасности нет. Он собирался оказывать знаки внимания Анне Львовне вплоть до окончания свадебных торжеств, после чего «с разбитым сердцем» отбыть к себе в деревню.

«Авось со временем всё забудется, – думал поручик. – Не стану же я каждый раз по приезде в город изображать влюблённого в мадам Рыкову! А даже если не забудется, то что? Что эта мадам сможет сделать после того, как свадьба Тасеньки состоится и мнение общества устоится? Да ничего!»

* * *

На первое был сырный суп по швейцарскому рецепту. Ведь надо было куда-то девать сыр, который в родовом имении князей Мещерских производился в огромных количествах – тысяча пудов в год. Наибольшую часть продавали, но ещё оставалось, чтобы накормить всех желающих и нежелающих.

В обычное время Ржевский мог бы признаться, что сыт по горло сырами и блюдами из сыра, но приходилось вести себя прилично, то есть чавкать с нарочитым удовольствием. Ведь от этого зависела судьба Тасеньки.

К тому же Рыкова, от которой тоже зависела судьба Тасеньки, искренне любила сырные супы. Анна Львовна, сидя по левую руку от поручика, с удовольствием черпала ложкой светло-жёлтую тягучую субстанцию.

Старушке Белобровкиной, сидевшей по другую руку от поручика – между ним и князем Мещерским, суп тоже нравился.

– Ванечка, – обратилась старушка к князю Ивану Сергеевичу. Пусть ему было уже за пятьдесят, но как ещё обращаться матери к сыну!

– Что, матушка? – откликнулся князь.

– Я всё забываю, который сыр ты хочешь подать к свадебному столу на десерт. Эмменталь?

– Нет, будет слишком обыкновенно, – ответил князь. А вот Ржевский не считал обыкновенным сыр с такими огромными дырами, что можно палец просунуть. При первом знакомстве с эмменталем поручик решил, что сыр наполовину съеден мышами, но оказалось, что всё в порядке, так и надо.

А позднее оказалось, что и в других сырах, которые делались в имении Мещерских, всегда было что-нибудь странное для несведущей публики, и с этими странностями поручик не мог смириться, хоть и пытался.

– А который тогда? – выспрашивала Белобровкина. – Лимбургер?