Поручик

— А разве то, что доктор пользовал губернатора делает его плохим специалистом? Держал бы губернатор около себя идиота? — я напоминал сам себе покойного Лазаревича, который бесил лоялистов множеством вопросов.

— Ты это к чему клонишь?

— К тому, что эмиссары ваши — редкостная погань и сплошной непрофессионализм. Это стало понятно через два года, когда в стране голод начался, а депутаты ассамблей получали усиленный паёк — им ведь нужно было заботиться об освобожденном народе, верно?

— Голод устроила контра и имперские недобитки! Срывали продразверстки, занимались саботажем! Ты вообще это к чему? Агитируешь меня?

— А чего мне тебя агитировать? Тут у вас видишь как всё неплохо получается… Вывели, наверное, всю контру — вот и жизнь закипела…

— А ты думаешь! Интеграция в мировое сообщество! Рынки сбыта! — Дыбенко воодушевился.

Но я видел, что он не так уверен в своих словах, как пытается мне показать.

— Я смотрю, нож у тебя хороший… — сменил тему я.

— Нож? Да, нож фирмы «Барлоу»! У нас таких не делают! — вдруг он погрустнел. — У нас вообще ножи не делают теперь.

— Погоди, а Сребряница?

— А что Сребряница? Переквалифицировали производство на обогащение руды. Концентрат вывозит Альянс — а ножи мы уже закупаем.

— И гречку?

— Что — гречку?

— Вот на банке этой консервной — на каком языке написано?

— А черт его знает…

Мы посидели еще немного, прихлебывая из фляжки.

— Знаешь, почему началась та война? — спросил я.

— Потому что мы заступились за иллирийцев?

— Неа. Потому что тевтоны производили то же, что и лаймы. И не хотели интегрироваться в мировое сообщество.

Дыбенко уставился на меня как баран на новые ворота, а потом помотал головой:

— Не, ну тебя к черту, поручик! Вы там на своей границе со своим нейтралитетом совсем уже… Давай лучше спать.

* * *

— Открывай глаза, братишка! Медведь пришел!

— Какой нахрен?.. — тут я всё понял, и задергался в спальном мешке на днище палатки.

Старшина хохотнул:

— Ты это… Как гусеница! — и дальше мы гоготали уже вместе.

Медведей было два — побольше и поменьше. Они стояли у самой кромки льда и высматривали рыбу. В какой-то момент тот, который побольше резко ударил лапой — и вытащил из мутной воды что-то крупное и темное.

— Во даёт! — восхитился Дыбенко. — Бить мелкого будем — у них, говорят, мясо вкуснее.

Он протянул мне винтовку — впервые за всё время. У него их было две: одна — старая модель армии Альянса, вторая наша, имперская. Наша досталась мне.

— Бить будем вместе, чтоб наверняка. А то уйдет — проклянем всё на свете за подранком гонявшись!

Мы лежали на пригорочке в снегу и целились в мишек.

— Ну что — огонь? — спросил Дыбенко. И тут же ответил: — Огонь!

Мы выстрелили почти одновременно — и медведи кинулись бежать. Наконец, меньший рухнул.

— Ура! — крикнул Дыбенко. — Сейчас подцепим тушу за нарты и выволочем на берег — будем свежевать!

Мы возились с чертовой тушей до темноты — свежевали, усмиряли собак, рвавшихся с привязи к кровоточащему мясу. Отбивались от стаи песцов, паковали шкуру, разделяли мясо на порции… В общем — это была адская работа и я уже проклял себя за то, что придумал такой дурацкий повод… Ну не шпион я! Я — пехотный офицер, я могу копать, могу не копать, могу сделать чтоб другие копали, а потом стреляли… А не вот это вот всё!

— Слушай, — Дыбенко был весь перемазан в медвежьей крови и держал в руке нож фирмы «Барлоу». — Я подумал о твоих словах про вот этот вот ножик… Это что же, как про фитофтору в Коннахте получиться может?

На острове Коннахт, который входил в Альянс, выращивали в основном картошку — гнали спирт на продажу, кормили скот ну и сами кушали, конечно. Монокультура — так бы сказал Тревельян. А потом картошку сожрала фитофтора и начался голод — умер каждый четвертый, и каждый третий из оставшихся в живых лишился работы.

— Ну, вы же им не только концентрат продаете? Еще лес-кругляк, пушнину, золото и нефть, да?

Дыбенко задумчиво наморщил лоб.

Мы закончили, когда на небе было полным полно звезд.

— Наверное, нужно выдвигаться в отряд, — сказал Дыбенко. — А то на запах придут родственники этого мишки… Не люблю ночные поездки, но… — он не договорил.

Нас ослепил поток яркого электрического света.

— Стоять! Рьюки вверьх! Ви есть браконьеры!

Полдюжины солдат в полушубках, моторные сани и офицер — в фуражке. И как только уши у него не мерзнут?

Старшина Дыбенко попробовал договориться миром:

— Мы — заготовительная команда республиканской армии. У меня есть документы, в кармане.

— Ви пройдьете с нами. Груз будьет конфискован. Рьеспубликанская Ассамблейа дала прафительтсву оф Алайанс монополия на… Охота на польярного зверя, заготофка пьюшнины.

Я только усмехнулся, а Дыбенко — он грязно выматерился.

XIX. ПАТЕФОН

— Раз два три, раз два три! — он дирижировал стеком, а девушки задирали ноги. — Выше, выше! Народ просит хлеба и зрелищ!