Поручик

— Он остался, да… С лаймами он шепелявил, с месье — картавил, с тевтонами — гавкал. Он нашел даже успел потараторить с каким-то нихондзином — откуда там нихондзин вообще? Обаял всех и каждого и они предлагали вашему юноше путешествовать с ними дальше, представляете? Я думаю что он — Антихрист, вот что я вам скажу.

Дыбенко подавился, и кофе потекло у него из носа. А я спросил:

— И где нам его найти?

— Я же сказал — я не занимаюсь благотворительностью… Мне нужна помощь в одном деликатном дельце, и лучше всего — людей со стороны. Вы ребята явно бывалые, и вам от меня что-то очень-очень нужно — идеально мне подходите… Встретимся в гостинице, я зайду через часа три, как раз успеете привести себя в порядок!

* * *

Номер в гостинице был аккуратным и уютным, в кране было сколько угодно горячей воды, а еще кастелянша предложила нам купить по паре новых льняных рубах и штанов — как раз на смену одежде, которой занялись прачки. Здесь принимали любую валюту, драгоценные металлы и товары в качестве оплаты — у них имелась специальная таблица, для конвертации цен, грубо намалеванная на аспидной доске у стойки портье.

Чистые и посвежевшие мы спустились вниз — в общий зал, где подавали еду. Наваристый шулюм (знать не хочу, на каком мясе), свежий ржаной хлеб и маленький графин водки — это было счастье в чистом виде.

— Слушай, поручик, а чего это он про Антихриста-то? Парень ведь совсем наоборот… — опрокинув чарку, заговорил Дыбенко.

— А ты больше слушай. Сейчас узнаем что достопочтенный Сарыч от нас хочет — и решим, как быть дальше. Ты вообще птица вольная, это я — на службе. Хочешь — разделим остатки золота — и разбежались?

— Я, конечно, птица вольная и лечу куда хочу, но ты зря так плохо обо мне думаешь… — слегка обиженно отреагировал старшина. — Может, этот парень и для меня кое-что значит? Да и вообще — куда мне теперь идти? В старатели? В контрабандисты? Ну нет, поручик, мы пока в этой истории не разберемся, ты от меня не избавишься, и не надейся!

Я, если честно, обрадовался. Никогда бы не думал, что мне будет комфортно в компании лоялиста, но Дыбенко напоминал мне моих парней — всех сразу. Вахмистра Перца, Стеценку, Вишневецкого, Лемешева, Панкратова, даже Тревельяна и Фишера. Он был наш, точно — наш, просто так случилось что оказался по другую сторону… Сколько их- наших там, на другой стороне еще?

— Ты чего, братишка? — удивился Дыбенко.

— Дурацкая война! — сказал я. — Кой хрен мы с тобой друг с другом воевали?

Дыбенко хмуро кивнул:

— Я вообще теперь думаю, что мы вместе с тевтонами должны были навалять лаймам и месье. Это им нужна была тавойна, а не нам… А еще лучше — чтобы они все там друг друга месили, а мы сидели на завалинке и семечки плевали.

— Ага, — не менее мрачно ответил я. — Но месим друг друга мы, а лаймы плюют семечки.

— Что пригорюнились, воины? — хохотнул Сарыч, расталкивая столы и стулья своей объемной фигурой.

Он уселся и стул жалобно скрипнул.

— Ситуация следующая…

* * *

— Мы же не будем никого убивать? — уточнил Дыбенко, прикрывая лицо воротником тулупа.

— Да уж не хотелось бы… Сделаем вид, что это ограбление…

Дальше мы молчали — начиналась метель, и говорить было сложно. Я зарекался ходить на лыжах, но выбирать не приходилось — остров Санников находился верстах в пятнадцати от усадьбы Сарыча, и пока что мы прошли девять из них. Шли по азимуту — на замерзшем льду пролива ориентиров не было.

Пурга была нам на руку — с Санникова нас бы не заметили даже при большом желании.

Когда мы подобрались к самым прибрежным скалам, Дыбенко достал белые балахоны. Мы спрятали лыжи под приметным камнем и дальше двигались с еще большей осторожностью — на каждой возвышенности останавливались и осматривались.

Наконец, впереди замерцал огонь, едва видный сквозь мельтешение снега. Это был солидных размеров барак, явно не местной постройки. Скорее всего составные части завезли в сезон на корабле и собрали уже здесь, как детский конструктор. Рядом располагались какие-то небольшие постройки: сарайчик, лабаз, поленница… Окошек в основном здании было несколько, и местные жители озаботились прикрыть их ставнями. Из двух пробивался свет — значит, внутри кто-то был.

Мы подкрались к самой стене, и замерли, прислушиваясь. Завывания ветра мешали понять, что происходит внутри. Вдруг что-то громко стукнуло, скрипнуло, а потом открылась входная дверь. Мы рухнули в снег.

Какой-то человек в шубе отошел на пару шагов от входа и выплеснул из ведра в снег желто-коричневую жижу. Потом отошел чуть в сторону и набрал в котелок чистого снега. Постояв еще немного, он зашел обратно.

— Надо что-то делать, поручик! — прошипел Дыбенко в самое мое ухо. — Я замерз как черт!

Я подумал, что черт вряд ли может замерзнуть, но в целом со старшиной согласился. Посовещавшись, мы решили действовать нагло и банально.

Дыбенко замер у двери, сжимая в руках толстое бревно из поленницы. Я, чувствуя себя совершенно по дурацки, ухватился рукой за ставень, потряс его и завыл:

— У-у-у-у-у!!!