Порванная струна

– Он подозревает конкурентов, то есть «Пеликанов», – подхватила Надежда, – но тут у меня сомнения, потому что зачем им девушку убивать? Из мести? Тогда бы самого Колыванова этого, директора, лучше пришить…

– У директора охрана, а девушка просто так ходит, ее – проще…

– Ну ладно, опять начинаются предположения. Значит, что ты теперь собираешься делать?

– Ничего. – Я пожал плечами. – Не буду же я выносить всю вчерашнюю историю на свет! Буду тихо сидеть дома, работать и стеречь бабулю.

– Правильно! – одобрила Надежда. – Хватит уже приключений искать на свою голову. А Громова с милицией, думаю, потихоньку от тебя отстанут. Сами же говорили, что у них на тебя ничего нету.

Как выяснилось буквально на следующий день, насчет Громовой она сильно ошибалась.

Мы распрощались с Надеждой Николаевной, она отправилась на работу, а я – домой к Околевичу, я давно обещал ему помочь с машиной. Не сказать, что я хорошо в этом разбираюсь, но в качестве подсобной рабочей силы меня можно использовать.

Еще на подходе к его дому меня насторожило слишком большое оживление. И еще со двора выезжала милицейская машина. К милиции в последнее время по совершенно понятным причинам я отношусь настороженно, поэтому я подождал, пока она скроется из виду, и только потом осторожно заглянул во двор.

Околевич живет в старом доме, и у дома есть самый настоящий двор, с чугунными воротами. В последнее время квартиры в доме Околевича накупила разная сволочь – не то чтобы сильно крутые, потому что дом у Околевича обычный, в квартирах нет ни каминов, ни лепнины на потолке, но и не бедные – в основном черные и бандиты средней руки. Машины свои они ставят тут же, во дворе, и, чтобы с их драгоценными джипами ничего не случилось, они закрывают наглухо ворота. Но оказалось, что в закрытые ворота не может въехать мусоровоз. Водители мусоровозов – люди простые: не могут въехать – и не въезжают. А мусор жильцы дома, где живет Околевич, продолжали выбрасывать с завидным постоянством, причем с появлением новых жильцов, чьи джипы, количество мусора сильно увеличилось. И вот, когда уровень дерьма достиг примерно второго этажа и во дворе нельзя было появиться без противогаза, жильцы объединились и дошли чуть ли не до главного санитарного врача города – мелкие инстанции все были куплены. Теперь ворота во дворе Околевича запираются только на ночь, а днем обладатели джипов разъезжаются по своим делам.

Околевич же все время держал свою развалюху во дворе и нисколько за нее не переживал – хоть закрыты ворота, хоть открыты. Он говорил, что если найдется такой идиот, который угонит его ломаные «Жигули», то он, Околевич, поставит в Никольском соборе большую свечку за его, этого идиота, здоровье, потому что проехать на этой развалюхе и не врезаться в первый же столб может только он, Околевич. Но совершенно неожиданно у него возникли трения с соседом, владельцем джипа. Джип «Чероки» был не новый, но все же это был джип и хозяин очень им гордился. А еще он по причине глупости смотрел свысока на всех владельцев стареньких «Жигулей», новых, впрочем, тоже. И норовил поставить свой джип на то место, которое испокон веков занимал сначала отец Околевича, а потом он сам. Вовка вообще-то парень тихий, неконфликтный, но тут он уперся и ни в какую не уступал. Так что у них вышло несколько недоразумений, один раз даже участковый приходил. Но владельцу джипа участковый, сами понимаете, не указ.

Я осторожненько заглянул во двор и похолодел. В том самом месте, где стоял обычно «жигуленок» Околевича, находилась груда обугленного, искореженного металла. Рядом стоял джип, переднее стекло было выбито, фары тоже искрошены – вообще вся передняя часть машины выглядела ужасно. Капот промят, бампер снесло к чертовой матери. Джипу здорово попортили морду, но меня этот вопрос интересовал в последнюю очередь. Вокруг машин стояли люди; мужик без шапки с бегающими глазками, который по некоторым признакам был владельцем джипа, уже устал материться и сидел на лавочке, время от времени встряхивая головой, словно отгоняя невидимых мух.

– Что случилось? – спросил я, подойдя поближе.

– Сам не видишь? – отозвалась тетка в домашних шлепанцах и в пальто, накинутом поверх фланелевого халата. – Вовкину машину взорвали. Я на втором этаже живу, так все слышала и видела, как дело было. Этот-то, – она дернула головой в сторону хозяина джипа, – выходит утром, а Вовкин «жигуль» ему выехать мешает. Он как давай орать: опять, кричит, этот… обозвал его по-всякому, вперед меня сунулся!

Сел в свой джип и как поддаст Вовкиной машине! Хотел, значит, ее сдвинуть, чтобы на дороге не стояла. А она как рванет! Мы-то на втором живем, так и то стекла повылетели. А внизу обувная мастерская, у них ущерб большой, одних окон семь штук.

– Так Вовка-то, стало быть, жив остался? – сам себе не веря, спросил я.

– А я тебе про что говорю! Его в милицию забрали для выяснения обстоятельств.

– Тут вот какое дело, – вступил в разговор солидный дядечка.