Порванные души. Снайпер в Афгане

Офицер неспешно достал из кобуры «ПМ», не торопясь обошел сжавшуюся фигурку вокруг, двумя руками мягко наклонил голову мужика вниз и, сделав полшага назад, вопросительно посмотрел на нас, стоявших на воображаемой линии огня. Лицо у Жени было спокойно, но повадки говорили о каком-то опыте и серьезности намерений, и мы, осознав, что это не шутки, не спектакль, что воображаемая линия имеет все шансы превратиться во вполне реальную, отошли в сторону.

Дядька стоял на коленях со все так же наклоненной, как бы зафиксированной, головой и что-то еле слышно бормотал себе под нос. Женя медленно поднял пистолет, аккуратно большим пальцем правой руки сбросил предохранитель, потом взвел курок и через равный со всеми этими действиями промежуток времени нажал на спусковой крючок.

Выстрелом мужику размозжило верхнюю половину лица и отшвырнуло тело на метр вперед. Он еще несколько секунд подергался, посучил ногами по земле и пару раз нелепо изогнулся. Женя опустил пистолет, опять очень мягко отпустил курок, потом поставил его на предохранитель, все так же – плавными движениями большого пальца правой руки. Немного бравируя, переступил через затихшее тело и двинулся к нашей машине. Его напарник вместе с афганцем последовали за ним. Ну и нам там больше делать было нечего.

Сейчас, вспоминая этот эпизод, я думаю, что все же это было не так противно, как тогда, в феврале 1984-го. Помню, никого этот расстрел особо не шокировал. На обратном пути мы о чем-то оживленно болтали, даже смеялись над покойничком, над тем, как он немужественно хрюкал. С ребятами из «Кобальта» попрощались тепло и за руку. И никто после этих рукопожатий руки о штаны не отирал. Почему так произошло, я, кажется, понял.

Большинство из стоявших вокруг впервые видели расстрел собственными глазами. Для них это была казнь. Женя, прострелив затылок, осознавал, что он делает. Какой-то, видимо, у них принятый ритуал соблюдал и даже проявил своеобразный гуманизм – дал приговоренному несколько секунд помолиться, опустил голову так, чтобы пуля прошла сразу через мозговой столб и смерть была немучительна. А главное, кощунственно это или нет, но у него в глазах было какое-то чувство – пусть интерес, даже любопытство, но он нечто чувствовал.

А тогда, зимой, убили человека походя, как таракана, как вошь раздавили и, по-моему, этого даже и не заметили… Страшно, абсурдно, нелогично, но именно так – хлоп, и все. Нет человека. И не было…

Наемники

У нас было много видов боевых операций. Наверное, не меньше десяти. Относились мы к ним по-разному. Одних ждали, и даже иной раз с нетерпением, о других же думали – хоть бы пронесло. Самым ненавистным среди них был, конечно же, рейд, особенно зимний. Наиболее долгожданными считались колонны. Они же были и самыми легкими. Относительно, конечно. Но существовала одна разновидность боевых действий, перед которой меркли даже прелести осенних колонн, – «оперативные мероприятия по призыву добровольцев в Народную армию ДРА». Настоящий праздник в рейдовых частях.

Проводились эти акции два раза в год – месяц после сева, весной, и месяц после уборки, осенью. Помимо разведки, второго батальона и саперов в них обязательно принимали участие подразделения афганского КГБ и МВД, соответственно ХАД и царандой. И всегда, без исключений, с ними действовала наиболее сильная, по-настоящему боеспособная группа «соколиков Бори Карамелькина» («подпольная» кличка Бабрака Кармаля) – офицерский батальон местного ГБ, бойцы которого, человек пятьдесят в звании от лейтенантов до майоров, в свое время прошли подготовку в высших военных заведениях и спецшколах СССР.

Призывали «добровольцев» следующим образом: утром из расположения части выходила мощная бронегруппа. Она блокировала какой-либо близлежащий кишлачок, туда входила пехота, и представители местных спецслужб, согнав всех жителей на площадку перед мечетью, уводили под конвоем лиц, подлежащих мобилизации. А таких находилось немало. Вечером подразделения возвращались в полк, а утром все повторялось заново, но уже в более дальнем населенном пункте.

По законам ДРА в армии служили два срока. Первый раз три года. Потом солдатам давали двухгодичный отпуск и, если запасник за это время не обзаводился семьей и не «рожал» определенное количество детей, по слухам двоих, то его забирали еще раз, но уже на четыре года. Где демобилизовавшемуся солдату взять денег на покупку хотя бы одной жены и чем эту жену с двумя детишками прокормить, никого, кажется, особенно не интересовало. Не захочешь служить второй срок – найдешь!