Порванные души. Снайпер в Афгане

Не успели солдаты поверить всему увиденному, как по брустверу прокатился новый свинцовый ураган и еще двое отлетело вниз: один, с забитыми пылью глазами, от страха, и второй, командир взвода, схлопотавший разрывную пулю в центр бронежилета. Она посекла ему осколками лицо и руки, опалила шею и, нокаутировав, отшвырнула на несколько метров назад. Впрочем, и все остальные «задетые» имели довольно легкие аналогичные ранения. До сих пор третья МСР знала только один вид боевых действий: неприцельную очередь или одиночные выстрелы с дистанции в один километр по охраняемой территории. Столкнувшись же со столь необычной тактикой, рота в полном составе побежала… За все время боя солдаты и офицеры сделали всего несколько безрезультатных очередей.

Наемники на позиции не появились и в спину рванувшим от них шурави не стреляли. По-видимому, они определили, что для их объекта опасности больше не существует, и отказались от заманчивой возможности безнаказанно перебить деморализованное подразделение.

Когда усиленная шестой мотострелковой (а она и должна была заняться кишлачком) группа бойцов вернулась за брошенными вещами, то верхового отряда уже и след простыл. Правда, были трофеи: солдаты нашли на месте схватки россыпь отработанных гильз да один утерянный при атаке узкий загнутый магазин от автомата импортного производства. В этом рожке еще оставалось патронов пять, и их разобрали на сувениры солдаты нашего батальона.

Я и сейчас хорошо помню эти патроны: два сантиметра длиной, аккуратненькие, блестящие; латунная гильза и никелированная тупая головка пули. На торце, по кругу, маркировка 9-мм PARA, а с противоположной стороны какие-то циферки. Мы попробовали было зарядить ими ПМ, но пострелять не довелось – в нашем великом государстве даже девять миллиметров толще, чем во всем остальном мире (по международным стандартам калибр ПМ соответствует 9,2 мм).

После возвращения в полк была проведена очередная публичная экзекуция. Если бы Сидоров мог, он прямо на разводе задушил бы командира третьей мотострелковой. Но честь советского офицера не позволила ему пасть до душегубства, и он ограничился лишь тем, что долго и со всеми подробностями рассказывал, как трое вооруженных какими-то пукалками «рейнджопера-засранца» обратили в бегство целую, чуть ли не штурмовую, роту. Будь командир третьей мотострелковой на построении с личным оружием, я уверен, он застрелился бы на месте…

После порки Сидоров объявил о предстоящем выходе «примерно в том направлении, но чуточку в другую сторону» и клятвенно пообещал найти тех «говнюков» и «порвать им в клочья сраки». Еще он заверил, что за труп наемника помимо правительственной награды будет выделен отпуск на родину (поистине, чудо из чудес! За всю службу я был знаком только с одним парнем, побывавшим в неслужебном отпуске – мать умерла). Но, конечно же, «рейнджоперов» не нашли и задницы им не надрали. Зато во время рейда в Аргу на ночевке разгорелся бурный диспут на тему: «Попадись они не третьей, а любой другой…» Спорили долго и яростно. И в конечном счете пришли к соглашению. Скорее всего «рейнджоперов» бы замочили… Старший лейтенант Пухов в обсуждении не участвовал. Но слушал и под занавес, подводя итог, буркнул:

– Да уж: уделать-то уделали бы… Только чего бы это роте стоило.

Васек

Одной из самых колоритных фигур в третьем мотострелковом взводе был, конечно же, Вася Либоза.

Родился в Белоруссии, в каком-то заброшенном хуторке под Витебском. И жил там до самого призыва в доблестные ряды Советской армии в мае 1983 года. Полгода Вася провел в ашхабадской учебке и только поздней осенью попал к нам в полк в звании младшего сержанта.

Но уже через несколько дней он стал абсолютным лидером в «выхватывании» по морде, оставив далеко позади себя и Генулю Чернобая, и Сержика Квасова. И, самое интересное, что в отличие от легендарных ротных оболтусов Васька чмырем не был. Чистенький, в меру аккуратный и старательный (даже слишком), иногда (очень редко) расторопный, он имел удивительную, феноменальную способность все и всегда делать невпопад.

В характере Васьки слились воедино две, казалось бы, несоединимые черты: редкая хитрость и еще более редкая простота. Он хитрил по всякому поводу и без повода, но по простоте своей душевной ничего не мог скрыть и в результате через день заступал в наряды, получая бесчисленные тумаки и затрещины.

Насколько я его помню, по-настоящему Ваську никогда не били, в его увертках и оправданиях было столько детской наивности и деревенской простоты, что его грешки чаще вызывали смех, чем раздражение.