Посадочные огни

– Ты посмотри на свою харю, – не выбирая выражений, хрипел старый моряк, – похож на использованный памперс! Меня мало колышет твоя тонкая душевная организация. Рвешься на берег? Я тебе счастливую сухопутную жизнь устрою в два счета, будешь на большой земле удовлетворять половой инстинкт и заниматься личными делами, сколько влезет.

Слухи о том, что после отпуска Рудобельский вернулся сам не свой, расползлись по дивизиону, как радиация.

– Или ты не в курсе, что сокращение во флоте идет? Выслуга у тебя уже имеется, так что запомни: ты – крайний, – закончил командир.

– Есть крайний, тащ капитан, – таращась преданными глазами в переносицу командиру, пролаял Адам.

– Отправляйтесь на корабль! – буркнул капитан, переходя на «вы».

– Есть, на корабль!

Заскочив на плавбазу, Адам переоделся в рабочий китель и прибыл, как было велено, в доки, где судоремонтники разделывали малый противолодочный корабль, как абреки баранью тушку.

Не прошло и часа, как Рудобельский переругался с этими бандитами с большой дороги, дав страшную клятву, что не примет работу и не подпишет акты.

– Клянусь, хрен я тебе подпишу, – пообещал бригадиру Адам, со страхом наблюдая, как корабль превращается в груду металлолома.

Не успел отдышаться от приступа ненависти ко всем ремонтникам, как боцман шепнул:

– Тащ командир, Черный Дэн шмонает камбуз.

Черный Дэн – это старпом, Данила Чернов. Значит, Миколе кранты. Да что там Миколе, всей новогодней программе кранты.

Кличку старпом получил не столько за кустистые черные брови, фамилию, имя и мрачный взгляд, сколько за свое нечеловеческое, звериное, почти магическое чутье. Чутье Черного Дэна не подводило никогда, он был прирожденным охотником, охотником на охотников, тот еще волк.

– Япона мать! – Адам утер рукавом взмокший лоб.

Старпом и замполит в этот самый момент уже закончили шмон. Вещественное доказательство – единственную банку браги – они вынули непосредственно из рук Миколы Бойко.

Когда раздался условный стук в дверь, мичман в белой косынке, повязанной на манер банданы, в поварской курточке, открывающей безволосый тощий торс, готовил поджарку для украинского борща.

Подчиняясь инстинкту, Микола с поразительным проворством выбросил в иллюминатор несколько литров браги.

Микола точно знал: в это время суток ни один «свой» не будет ломиться в камбуз.

Мичман открыл дверь проверяющим и бросился к сковороде, на которой подгорала мучная поджарка.

Запах сивухи разил наповал, тянулся шлейфом по всей нижней палубе, его не могла перебить даже подгоревшая поджарка.

Пока старпом с замполитом принюхивались, мичман бочком приблизился к последнему вещдоку и уже приготовился вылить содержимое в бак с отходами, но день не задался.

Вынув добычу из рук самоотверженного кока, Черный Дэн обнюхал банку, на дне которой раскачивалась побеспокоенная брага.

Старпом, кроме всего прочего, в совершенстве владел искусством дознания. Рабоче-крестьянская рука сгребла курточку кока.

– Чье?

За брагу Микола готов был отвечать по всей строгости устава, а товарищей выдавать – ни за что. Мичман, глядя в пол, молчал, как партизан на допросе.

Рука выпустила курточку, разгладила смятые обшлага.

– Давай, папуас, варгань обед, а потом изложишь во всех подробностях, кто этот умник, что банкет заказал.

Микола вытянулся во фронт и гаркнул:

– Есть!

Когда Адам появился в камбузе, пушки уже отгремели, а музы еще молчали.

– Не зуспил, – красный от обиды за провал культурной программы, пожаловался Микола Рудобельскому, – эх, тащ командир, не зуспил. Зовсем трохи в бутыли осталось, так этот секретчик вырвал из рук, ну! Що за людына така?

– Что, совсем пусто?

– Не, я ж не молода жинка писля венца, тащ командир, кое-что закурковав.

Кок поднял крышку с одной из кастрюль. В ней оказался компот. Адам с изумлением наблюдал, как рука Миколы нырнула в кастрюлю с компотом и выудила пятилитровую пластиковую емкость с синими буквами на белой этикетке. «Чистый ключ» – гласила надпись. Мичман обтер емкость полотенцем и спрятал в духовку.

– Два раза в одну воронку снаряд не попадае, – заявил мичман, уверенный, что больше шмона не будет.

Шмона и впрямь больше не было. После обеда на базе включилась громкая связь. Всех офицеров и мичмана Бойко вызывал командир. Настало время муз.

…В центре покрытого белоснежной скатертью стола стояла одинокая банка с мутной светло-коричневой жидкостью: брагу Микола настаивал на сухофруктах.

Младшие офицеры и начальники служб с трагическими минами заняли каждый свое место. У мичмана Бойко места в кают-компании не было, он стоял наподобие памятника самому себе.

Командир корабля сидел с закрытыми глазами и хранил молчание.

Старпом взял вступительное слово, обрисовал в двух словах ситуацию, осудил поведение мичмана, дискредитирующее звание российского моряка, расставил правильные акценты и обратился к Бойко с простым вопросом:

– Кто просил поставить брагу?

Мичман усиленно засопел носом, веснушки на нелепой физиономии проступили еще отчетливей.

– Так это… – начал Микола, переступив с ноги на ногу.

– Тащкапитан, разрешите обратиться, – поднялся Рудобельский.