Поседевшая юность

И вот — школьный двор, звонкие детские голоса, задиристые пятиклассники по чем попало тузят друг друга учебниками.

Казалось, и не было этих десяти дней. Приснились они ему, что ли?

Около раздевалки столкнулся с Ленькой.

— Кого я вижу!? — широко разулыбавшись, заорал Ленька и распахнул руки для объятий. — Путешественник! Миклуха-Маклай! Вернулся! — Он облапил Дениса и чувствительно хлопнул его по спине. Потом отступил, оглядел с ног до головы. — Возмужал. Сразу видно — прошел огни и воды. Конечно, добрался до Москвы?

— Добрался, — скучным голосом ответил Денис.

— И, ясно, был на фронте?

— Был.

— И один в рукопашной уложил два десятка фрицев?

— Уложил. Только не в рукопашной, а из пулемета.

Ленька захохотал, запрокинув голову, потом с каким-то рыдающим подвыванием согнулся пополам, спина его тряслась будто в лихорадке. Выпрямился, изумленно всхлипывая, вытер кулаками слезящиеся глаза и, все еще рыдая от смеха, с трудом выдавил из себя:

— Ну… ты… комик… Прямо… Чарли Чаплин… Новодольского района.

Новый приступ хохота оборвал его речь. Их уже начали окружать одноклассники. Петька Головко, улыбчивый, готовый разделить общее веселье, то Дениса, то Леньку поочередно дергал за рукав:

— Братцы, обо что смех? Денис, Капитоша… Ну объявите всенародно! Вот динозавры, сами смеются, а другие — зубами щелкай.

Денис выбрался из толпы и взбежал на второй этаж. Вошел в класс, где несколько девочек, в том числе и Рая, сидели стайкой, что-то сосредоточенно списывая из тетрадки отличницы Нины Шумаковой. Не замеченный ими, Денис уселся за свою парту.

Прозвенел звонок. В класс повалили ребята, захлопали парты. Рядом с Денисом сел Вадим. Подал руку.

— Здорово, скиталец. Слышал от твоей матери, что ты в Москву укатил. Добрался?

— Ага.

— А Капитоша-то — вот хохмач… Трепанул, будто ты сказал ему, что был на фронте и полсотни немцев уничтожил.

— Это он говорил, а я только подтверждал. А насчет полусотни — врет. Около двух десятков из «Дегтярева» скосил, это точно.

Вадим посмотрел на друга широко раскрытыми от изумления глазами.

— Ты что? Всерьез?

— Конечно.

— А я то считал — Капитоша придумал. У тебя не жар? — Вадим приложил ладонь ко лбу Дениса, тот в сердцах отбросил его руку и отвернулся.

— Слушай, — уловил он над ухом шепот Вадима, — ты правда не разыгрываешь?

— Иди ты, — огрызнулся Денис. — Не веришь — твое дело.

— Нет, почему не верю… Только уж очень необыкновенно… Как в кино… Расскажи хоть подробности. Как и что?..

В класс вошел преподаватель физики, высокий старик с совершенно голым глянцевито сияющим черепом. Следом проскользнул Ленька — он почему-то всегда опаздывал — и занял свое место впереди Дениса и Вадима.

Все встали. Дежурный по классу отдал рапорт. Начался урок.

Когда на перемене, уединившись вдвоем в укромном уголке сада, Денис рассказал Вадиму в подробностях обо всем, что с ним произошло, тот помрачнел.

— Ты чего? — не понял Денис.

— Жаль, что я с тобой не поехал. Завидую.

— Не жалей. Вдвоем до Москвы бы нам не добраться. Мне повезло — знакомого проводника встретил.

— И все-таки, Денис, мы с Ленькой ошиблись. Ты доказал: при желании человек может совершить и непосильное казалось бы…

— Правильно.

— Пусть так и будет.

— Пусть.

Наступило молчание. Денис видел: от волнения Вадим не может говорить. С удивлением заметил он, что глаза друга повлажнели.

— Помнишь, — сказал Вадим после продолжительной паузы, — как в субботу накануне войны мы устроили потасовку с Козаченко? Неделю назад ушел в армию.

— Да, зря мы тогда затеяли эту драку.

— Силу не знали куда девать.

— Зато теперь-то знаем.

…А вечером Денис ушел к дубу. Теперь, после Москвы, будто общая судьба сроднила его с дубом, потому и считал его своим. И себя Денис видел таким же обгоревшим, как этот великан. Четыре месяца назад дуб был могучим, настоящий исполин, а не дерево. Теперь же, исковерканный бомбежкой, обуглившийся, с расщепленным стволом и засохшими ветвями, он превратился в мертвое дерево. После налета на станцию «юнкерсов» под ним обнаружили трех убитых.

С той поры люди стороной начали обходить умершего исполина. Особенно когда поднимался ветер и расщепленный дуб стонал и скрипел. Страшно было около него, а Денису уютно. Как близкого человека, как друга воспринимал он обуглившийся дуб. Почему-то именно здесь он вспоминал Бояна Стоянова. Сейчас болгарин представлялся сильным, могучим и, как этот дуб при жизни, надежным. И только случай, неожиданный и коварный, погубил обоих. Какие только мысли не приходили в голову около этого дерева! Чулков любил наблюдать за грохотавшими эшелонами, которым давали «зеленую улицу». На фронт! На фронт!

Когда-нибудь и он устремится к фронту в одном из таких вот эшелонов. Пусть еще не вышли годы, но, черт возьми, сколько случаев, когда и помоложе люди действовали как герои!

Лишь мысли о матери не давали Денису покоя. Как же она одна останется? Отца освободили от воинской повинности из-за болезни, а он все-таки настоял на своем и ушел, воюет теперь.

Но что же делать Денису? В стороне остаться от войны? Маму оберегать? А разве у тех, кто на фронте, нет матерей?