Поселок

топила его там где-то далеко в глубине, и Наташа боялась, как бы и на самом деле он не

40

захлебнулся. То вдруг сама падала со скалы в море, и тогда всякие игры и купания с Наташей

прекращались. Он немедленно должен был спасать эту хитрую мамку. Брал Наташу в охапку,

она вырывалась с плачем, не желая выходить из воды, ставил на мокрые камушки, абсолютно

голую, и дрожащую, а сам бежал вдоль берега к скале. Потом они возвращались, обнявшись,

садились возле Наташи и целовались. А ей становилось обидно. Она долго терпела, понимая,

что это взрослые и с ними ничего не поделаешь, что хотят, то и вытворяют. Но получалось

как-то само собой, что обида выходила наружу, слезы тихонько текли по щекам и от стыда,

закрывшись руками, она неудержимо ревела. Мама останавливала папины объятия и говорила

тихо, чтобы никто не слышал: «Поцелуй ее»… После ее слов какая-то сила подхватывала и

толкала Наташу к нему. Все пропадало – и обида, и слезы, смешавшиеся с брызгами волн

прибоя. Он целовал ее влажные глаза, падал на спину и притворялся побежденным.

– Меня папа всегда целовал, – радостно сказала Наташа.

Борька не ответил, сделав вид, что соображает.

– Он целовал, а мама – нет. Но я маму все равно люблю, Боречка.

Борька промолчал.

Впереди заблестела вода. Повеяло прохладой.

– Как ты думаешь, папа меня любит? – с надеждой тихо спросила Наташа.

Борька остановился. Его круглое лицо с коротким тупым носом и зелеными глазами

осуждающе уставились в Наташу.

– Вот глупая! Ну, скажи, как чужой дядька тебя может любить? Ну, скажи!

Наташа посмотрела на Борькин рот. Как будто он сам по себе это мог сказать. Ее плотно

сжатые губы вздрогнули.

– Нет, Боречка, – сдерживая волнение, сказала Наташа, – он любит меня. Ты все перепутал.

Это мой папа.

– Ты чего глупости говоришь?! Он пришел к вам, когда ты уже в садик ходила. Ясно? –

тонко запищал Борька.

– Ты не знаешь, Боря! Мама рассказала одной тете, а я подслушала. Он от мамы ушел

потому что… – Наташа поморщила лоб, не решаясь сказать.

– Ну, говори! – приказал Борька, превратив свой стыд в гнев.

– Потому что у него другая жена. А меня тогда еще не было. Понял, Боречка?

– Выдумала, тоже! Без папы дети не бывают. Значит он не твой папа.

– Нет, Боря, мой папа с мамой встретились в детском саду на маминой работе, когда меня

еще не было, и поцеловались там…

Борька застыл на месте. От стыда у него покраснели уши, а от растерянности с отвисшей

губы покатилась слюна. Он с шумом втянул ее. Смотрел молча на Наташу, ожидая

продолжения.

– Потом он уехал работать куда-то далеко. А потом приехал и узнал, что я родилась.

Наташа замолчала и услышала тишину. Все вокруг прислушивалось к Наташиному голосу.

Это ветер утих, остановился всего лишь на минутку. Листья на деревьях замерли в ожидании.

Возможно, им хотелось услышать от Наташи еще что-то. С противоположного берега едва

уловимо донесся нарастающий шум деревьев. Чуть слышно заплескались волны о старый

борт привязанной лодки.

– Это большая рыба, – сказала Наташа, – она есть просит. Хочешь, пойдем, покормим?

Борька сказал, «хочу», и они приблизились к берегу. Но вчерашней рыбы не оказалось.

Одиноко и лениво плескалась лодка на слабой волне. Обычная, настоящая, старая лодка. На

дне ее поблескивал тонкий зеленоватый слой воды.

Наташа разочарованно молчала. Ее сандалии погрузились в ил. Борька стоял рядом, сопел,

и, наверное, старался представить себе огромную рыбу, которую видела Наташа. Он ей верил.

41

Она вынула из кармана кусок хлеба с маслом и бросила в воду. Кусок хлюпнул, в сторону

пошли круги, увеличиваясь и растаивая в блестках волн. И когда круги исчезли совсем,

плавающий хлеб вдруг задергался мелкой дрожью и стал поворачиваться на одном месте.

Борька взволнованно зашептал:

– Рыба!.. И, правда, рыба! – и с уважением посмотрел на Наташу. Тогда он украдкой извлек

из кармана несколько ягод малины и бросил. Ягоды булькнули в воду на дно.

– Раки поедят, – небрежно махнул рукой Борька и неожиданно добавил, – ты чего все

время ревешь?

– Меня папа бросил.

– Я знаю. Надо было не отпускать.

– А я, Боречка, и не отпускала. Все время дежурила возле него здесь на бревне. А потом

заснула. И не могла проснуться, когда он уходил.

– Нет, ты просто… слабо… вольная. Понятно?

– Почему?

– Потому, что все время плачешь. Я бы на твоем месте с ним ушел. Бросил бы этих баб. От

них все равно никакого толку!

Наташа сидела на бревне и слушала Борьку. А он ей читал нотации. Как настоящий

мужчина. Но что бы Боря ни говорил, все равно ничего уже не вернешь.

– Слышь, ты! Тебя зовут, – толкнул ее Борька.

Со стороны дома доносился мамин голос. Звали обедать. Она нехотя поднялась и побрела

по тропинке к дому. Борька молча смотрел ей в спину. Потом крикнул:

– Наташа, кто обидит, скажешь мне – убью! Слышишь?

Она кивнула. Ей показалось, что уходит надолго, может – навсегда. А Борька останется

стоять здесь, возле берега, и будет все время ее ждать в любую погоду, даже в дождь, и даже

ночью, чтобы защитить ее.

– Где ты была? – мама говорила слабым тихим голосом. – Садись, ешь. И чтобы все поела

– первое и второе.

Наташе есть не хотелось – ни первого, ни второго.