Поселок

впервые увидел такую маленькую девочку, самостоятельно обратившуюся к нему с

серьезным вопросом.

– Дядя, а ребенок потерялся, – предупреждающе сообщила она.

– Какой ребенок? – в недоумении спросил инспектор.

– Девочка Наташа. Ее папа живет на улице Байрона.

– Девочка, а ты уверена? Как твоего папу зовут?

– Нет, дядя. Его все знают. Он Роберт Корнев. Вспомнили? Ну вот!

Инспектор не нашел, что ответить, хотел улыбнуться, как улыбаются детям, когда слышат

от них новые слова.

Глава 11

За прямой видимостью

Кутузовский проспект Москвы. Штаб особого отдела КГБ секретно размещался на втором

этаже в одном из домов, выстроенных для партийной элиты. Дом ничем не отличался от

такого же, где неподалеку на улице Щусева на четвертом этаже располагалась квартира

Леонида Ильича и Виктории Петровны Брежневых – из гладкого ярко-красного кирпича. На

двери подъезда Дома, где находился секретный отдел, установлен домофон. Неширокая

площадка ведет к лифту. На полу возле лифта – коврик, рядом кресло, по краям его – бочонки

с карликовой розой и пальмой. В кабинете только двое. Так полагалось. Состав из двух не

более человек максимально исключал неконтролируемую утечку информации, позволял

четкое разделение заданий исполнителям, не освещая общей задачи. На стене над головой

подполковника Горина над креслом за массивным письменным столом, в золотистой

полуметровой раме нависал портрет Генерального секретаря Леонида Ильича Брежнева.

Подполковник Горин успокоительным жестом остановил собеседника:

– Подожди, Федор Пантелеевич, прежде чем приступить к обсуждению… ты не все знаешь.

Наш агент в Майами прислал свежую информацию о Назарове, – он выдвинул ящик стола и

достал лист-шифровку. – Вот слушай, читаю: «Уважаемый П. В., по вашему запросу

докладываю об объекте за период текущего месяца, – Горин прервался, заметил, – это я для

ясности дополняю своими словами, – что интересующий вас объект уже на свободе, все

обвинения с него сняты, сотрудничать с заинтересованным лицом США на тему изобретения

наших ученых отказался, и вылетает в Советский Союз. Документы при нем. Евгений».

– Это его псевдоним? – спросил Федор Пантелеевич после минутной паузы.

– Да. Это его псевдоним, – задумчиво проговорил Горин. – И не только. По паспорту, ему

выданному перед отъездом в США, – тоже. Теперь тебе, Федор Пантелеевич, все исходные

материалы известны. Задачи понятны. Нам с тобой предоставлена очень пакостная, можно

сказать, грязная работа для решения – как действовать дальше. С Назаровым, как человечески

44

ни жаль, вопрос решен. Высшее начальство приказало – мы выполнили. Хотя я тогда и сейчас

говорил и говорю – то, что мы сделали, бессмысленно, неправильно, а значит, ничего не дает.

Все дело в Роберте Корневе, которому ни в коем случае нельзя мешать иначе мы получим

пустой звук.

– Согласен. Я отдал жесткое указание обеспечить ему скрытую охрану и

беспрепятственное перемещение в пространстве, обеспечить комфорт жизнедеятельности не

только ему, но и всем знакомым и близким, связанным с его проблемами.

Горин усмехнулся:

– Такое не приснится даже фантазеру-мечтателю в будущей лучшей жизни… когда

наступит коммунизм.

– Точно. Который не за горами, – поддержал его Федор Пантелеевич.

– Так вот. Известная тебе организация от ООН по охране окружающей среды, недавно

узаконенная нашим правительством в Союзе, верней ее отдел, иначе никак не назовешь, под

странным названием «Карма»… упорно проводит контакт с Корневым, чтобы завладеть, я так

думаю, исходными инструкциями по эксклюзивному использованию в своих целях открытия

Назарова и Роберта Корнева. Разумеется, они, как и мы, заняли выжидательную позицию,

пока методика не приобретет законченный вид.

– Это я знаю, Петр Васильевич. Профессор Новиков пытался воспроизвести в действие

содержимого в папке Назарова по изменению генотипа…

– И что? – Горин обратился весь во внимание.

– Ничего нового. Ответ один. Он ничего сделать не может, поскольку кодовые мантры,

действующие на психику человека, известны только Роберту Корневу. И то – хранятся в его

голове, как сказал профессор. Кстати, сам Корнев тоже с усмешкой намекнул, невольно

подтвердив это же, когда я с ним на Южном вокзале забирал переданный Назаровым пакет

через доверенное лицо, – вставил Федор Пантелеевич.

– Плохо, – подполковник поморщился, – совсем плохо.

– После слов Корнева, – поспешил добавить Федор Пантелеевич, – о невозможности

использования содержимого никем, кроме него самого, я отказался от коварной мысли

скопировать оригинал. Но профессор согласился продолжать работу после моих условий

разобраться с его семьей. Попросту взял на «ура». Не собирался я ничего этого делать.

Крайняя устрашающая мера. Но что поделаешь! – развел руками докладчик.

– Жаль.

– Да.

– Что «да»? Жаль, я говорю, наших наивных усилий по отношению к Назарову. Значит, ты,

Федор Пантелеевич, взял под опеку Корнева?

– Да, – настороженно вымолвил Федор Пантелеевич. – А что?

– Правильно решил. И береги его, как свою любимую маму, понял?

– Понял.

– Нет, ты не понял, Федор Пантелеевич – строго проговорил подполковник, – ты не понял,