Поселок

пострадавший. – Он умолк, наблюдая за Борисом Васильевичем, как будто сомневался в том,

достаточно ли осознанно понял происшедшее отец ребенка. – Откуда только дети взяли эту

легенду? – добавил он, проследив за реакцией Бориса Васильевича.

– Какую? – словно проснувшись, переспросил Борис Васильевич. От волнения он так и не

сел на свой стул, хотя несколько раз пытался это сделать, ходил туда и назад в проходе между

сидящим следователем и функциональной кроватью спящего сына.

– О том, что их привезли, чтобы разрезать на кусочки для продажи! Хотя результат один –

убийство детей ради продажи органов.

Борис Васильевич остановился и гипнотически уставился на следователя. Очнувшись, он

трезвым голосом заявил:

– Фашизм. В чистом виде фашизм. И я вам бесконечно благодарен за то, что вы сделали,

как вы говорите «по долгу службы». Если бы не вы, я бы так и не узнал спасителя моего

сына. – Он сделал невольный порыв к Федору Пантелеевичу, но стыдливо сдержался, по-

женски стискивая пальцы у подбородка. – Как бы я хотел ее увидеть, и обнять этого ребенка!..

Как бы хотел!..

Федор Пантелеевич хитро улыбнулся:

– Увидите. Куда вы денетесь, Борис Васильевич. Обязательно увидите. Я тоже хочу ее

поблагодарить, эту смелую умницу. Она меня оградила от фатальных неприятностей по

службе… Ну да, вы меня понимаете!

62

Борис Васильевич закивал головой наугад, совершенно не поняв смысла того, что сказал

следователь. Потом вдруг успокоился, сел на стул и сосредоточил свой взгляд на сыне.

Вначале в закрытых глазах у Толика появился тусклый телесный свет. Свет усиливался с

каждой минутой. Поменялся на светло-голубой. В щелки приоткрытых глаз ворвался

небесный фейерверк мерцающими зелеными листиками на тонких ножках щедрых веток

тополей и очень высоко резвящимися ласточками на солнце. Фейерверк манил к себе,

заставлял еще больше раскрывать глаза, и тогда картина превращалась в ужасно родную

яркую панораму. Оказывается, это было прямо перед лицом огромное на всю стену окно, в

котором все помещалось. Чуть ниже на уровне подоконника неподвижно торчали две головы.

Одна очень знакомая, другая не очень. А может и совсем не знакомая. Лица голов постепенно

светлели и, наконец, в знакомой он узнал папу. Обычно, если это папа, то он всегда находится

в кругу привычной обстановки. Здесь было все чужое и поэтому хотелось узнать, где это они

сейчас. Тогда голова папы зашевелилась, а голос ее спросил:

– Сынок, как ты себя чувствуешь?

Чувствовал он себя хорошо и поэтому он ответил вопросом:

– Папа, а где Наташа?

Ответ он получил от другой головы:

– Она сейчас придет. И тоже со своим папой, Толик.

– Это правда, папа?

– Раз Федор Пантелеевич говорит, значит правда.

– Она спаслась, да?

– Спаслась, сынок. Спаслась, и тебя…

Но Борис Васильевич не успел договорить потому, что как это часто бывает, когда

вспоминаешь о близких и очень хороших людях, они легки на помине – тут как тут. Дверь

отворилась и в сопровождении лечащего врача, Ларисы Владимировны в палату

самостоятельно вошла подвижная, красивая девочка, за ней мужчина в очень тоже красивых,

явно импортных очках – ее папа. Борис Васильевич сорвался с места, сбивая стул, бросился к

девочке, опустился на колени, обнял ее.

– Наташа, дочка! – он виновато посмотрел на ее папу, – простите меня, ради бога! Спасибо

тебе, Наташенька за Тольку. Спасибо, дорогая!

Наташа, конечно, не поняла, за что ее благодарят, на всякий случай сказала:

– Пожалуйста. А к Толику можно?

– Конечно, дорогая! Он давно тебя ждет…

Федор Пантелеевич подошел к Роберту, протянул руку:

– Роберт Иванович…

– Федор Пантелеевич… – встречно произнес Роберт. Они впервые обменялись

рукопожатием дружески.

– Это отец пострадавшего, – представил Федор Пантелеевич папу Толика.

Борис Васильевич энергично потряс руку Роберта, приговаривая:

– Примите мое восхищение вашей дочерью и благодарность… за спасение моего ребенка,

Роберт… Извините.

– Ну что вы! Не волнуйтесь. Наташа поступила так, как поступил бы и ваш сын. Я знаю,

Борис Васильевич.

– Вы считаете?

– Уверен. Это дети. Еще не запачканные нашими Земными страстями.

Наташа подошла к Толику, он улыбался и ничего не говорил. Он просто улыбался и слушал

Наташу:

63

– Толик, я надеюсь, ты скоро встанешь, правда? И тогда ты приедешь в гости ко мне,

правда? И я обязательно тебя познакомлю со своими друзьями и нашими играми. Ты понял?

Вот возьми, – она протянула ему свою визитку, на машинке отпечатанную по ее просьбе на

папиной работе.

Толик поднял еще не очень окрепшую руку и, как мог, сжал своими пальцами ее пальцы с

визиткой:

– Натаня, ты меня не забудешь?

– Почему я должна тебя забыть?! Ты что?! – возмутилась она. – Никогда! – категорически

добавила она.

Толик ничего не сказал, только кивнул. Он улыбался и неотрывно смотрел на Наташу.

– Я вас поджидал здесь, – продолжал Федор Пантелеевич. – Вашей маме я сообщил, где

находится ребенок Бориса Васильевича, и знал, что Наташа обязательно притащит вас сюда.

Короче, мне нужно с вами срочно поговорить о вашей жене Евгении. Вы на машине?

– Нет, – улыбнулся Роберт, вспомнив о последней встрече с Федором Пантелеевичем в