Поселок (СИ)

Марии, а деревья соседа. Чьи же яблоки и сливы? Он давно об этом думал, да только не было

подходящего момента спросить у отца.

75

– Добренькая ты, теть Мария, вот и все. А доброта – она нам ни к чему. Сам не возьмешь –

другие не дадут.

Мария поднялась со стула, вытерла о фартук руки, словно только что оторвалась от корыта

со стиркой, и пошла к двери, проговорив:

– У тебя, Павел… отношение к жизни какое-то… иждивенческое. Не по мне это.

– Не по мне… – вполголоса протянул Павел так, для себя, для очистки совести, – земля

людей кормит. И мы у ней иждивенцы, – недовольно махнул рукой он вслед Марии.

– Папа, а деревья кто кормит? – спросил Борька.

– Тоже земля, сынок.

– Значит, и яблоки выкормила земля, да?

– Оно и есть, что земля, – с ворчливой убежденностью расстроено сказал Павел, – а ты как

думал?

– И я так думал, – соврал Борька, – только хотел у тебя спросить.

*

Ночью Борьке снился страшный сон. Будто баба Мария нагрузила полную тележку яблок,

собранных с деревьев, посаженных Старшиной на ее земле. А этот Старшина, без рубашки и

майки, в одних брюках, потный и жирный, как поросенок, кричал и ругался, пытаясь

завернуть тележку к себе во двор, и грозился, грозился… Но баба Мария молча окинула его

смеющимися глазами и показала на кучу гнилой картошки у его ног. И тут Старшина увидел

изжаренные на рыбьем жиру картофельные оладьи, отшатнулся и вдруг уменьшился,

превратясь в маленького гномика. Гномик опустился на четвереньки и, хныча, нехотя полез к

отбросам картошки выискивать еще пригодный в пищу «продукт»…

Утро стерло из памяти весь этот сон, но тяжелое чувство чего-то пережитого угнетало

Борьку. Ему было тоскливо и одиноко. Досадно, что поссорился с ребятами. А с другой

стороны, виноваты сами же – недогадливые. Ведь он понарошку с ними, а они!.. – рассуждал

он, направляясь по тропинке к озеру, где вчера под корягой оставил коробку с конструктором,

подаренную бабушкой Марией. «Теперь с Наташей придется мириться по-настоящему, иначе

и разговаривать не станет. Не то, что с Косточкой – как мужчина с мужчиной. По рукам – и

порядок! А у нее ведь придется просить прощения!» – Борька скривился, будто разжевал

горошины аскорбиновой, которые мама каждое утро вкладывала ему в рот.

Потом вспомнилось, что было три дня назад, до ссоры с ребятами…

Борька затевал одно представление. Наташа стояла в сторонке, наблюдая за его

действиями, видимо, пыталась определить, чем закончится то, что придумал Борька. Вообще-

то, Наташа ему нравилась, с ней интересно было играть в любые игры, даже самые смелые. И

умная. Пожалуй, даже слишком. Прежде, чем согласиться на игру, подумает и прикинет, как

взрослая. Но жаль, что не пацан. Было бы еще лучше! Хотя Борьке льстил Наташин интерес к

нему, при ней он чувствовал себя мужчиной. И знал, что ее привлекало в нем: во-первых, он

придумщик, во-вторых, никогда не повторялся.

На этот раз объектом шутки стал Плутон. Ему, дворовому псу, пришлось пережить

небольшое изменение своего собачьего облика…

Серьезно и невозмутимо, кряхтя от напряжения, Борька работал. Вначале, стянув с веревки

бабы Марии фартук, он прикрыл им спину упирающегося Плутона. Завязал у него на животе

тесемки. На голову натянул Наташину панамку, пропустив в вырезы длинные собачьи уши.

Борька делал это с вдохновением. Из уважения к возрасту своих истязателей, Плутон почти не

возражал, хотя чувствовал, что добром это не кончится и придется ему на собственной шкуре

вынести все лишения. И вот, когда все было готово, и «актера» нужно было представить

76

перед старым пожелтевшим зеркалом, выброшенным Марией еще ранней весной к забору,

Борька посмотрел на Наташу строгими глазами и сказал:

– Давай, толкай его сзади.

Наташа осталась стоять на месте. С чувством страха она, наверное, ожидала

неприятностей. Плутон заупрямился, поскуливая, когда Борька потянул его к осмотру.

– Стесняется, – авторитетно заметил Борька и приблизил собачью морду вплотную к

зеркалу. Увидев свое изображение в панамке, Плутон приник к земле и, неожиданно

взвизгнув, в ужасе бросился наутек что есть духу.

– Ура! Улепетывает! – закричал Борька и кинулся вдогонку, угрожающе подпрыгивая. Он

громко смеялся, и смех у него получался однообразный, как длинная барабанная дробь. Это

ему нравилось. Это увеличивало впечатление.

Плутона страх раскрепостил настолько, что у него хватило сил перемахнуть через высокий

забор. От прыжка панамка сползла ему на глаза, и поэтому, не разбирая дороги, несся он

вдоль соседских заборов навстречу прохожим. Подбежав к калитке, Борька на секунду

остановился, осмотрел взятую высоту.

Плутон удирал от самого себя. Конечно, это было безжалостно. Но Борька же не знал, что

так получится! Он старался оправдаться перед Наташей – собрал клубнику с асфальта и,

держа в руках корзинку, важно и неторопливо вошел во двор.

– На, ешь, – сказал он и демонстративно поставил перед Наташей корзинку, почти до верху

наполненную сочными ягодами.

Наташа растерялась.

– Откуда у тебя, Боря, так сразу появилась клубника? – спросила она и посмотрела ему в

глаза.

Борька загадочно смолчал. А когда Наташа сказала «спасибо», он небрежно ответил: