Именинница, пришедшая к этому моменту, облокотилась половиной тела об подоконник, куда так часто осыпается пепел, и сказала: «Господи, какие вы милые».
А та девушка добавила: «Ты не стала меня переубеждать или судить, спасибо тебе».
Мы обнялись еще раз.
4 декабря 2020
Я уже писала о ней, но сейчас, узнав ее лучше, мне хочется добавить: мне очень, очень ее жаль.
Просиживая часы в кабинке туалета-курилки, я часто слышала, как она вбегала, хлопая дверью, и кричала о том, что ее отец умирает. Он умирает каждый день, почти каждый час.
«Не надо яд, я вас умоляю, не надо».
Я не знаю, как с ней общаться. Выхожу из кабинки, она вздрагивает, но не оборачивается. Тоненькая маленькая фигурка стоит у окна под открытой форточкой и плачет.
«Ну вы не видите, что ли, что человек умирает. Какой яд, блядь, вы охуели».
Она оборачивается и хрипло отвечает: «Привет».
Я мою руки в абсолютной тишине. Однажды я видела, как она мочила голову в этой раковине, стоя у распахнутого окна.
Она ходит привидением и мягко стучит в дверь каждой палаты. Говорит медленно и скомканно одну и ту же фразу: «Прости, пожалуйста, у тебя не будет чего-нибудь сладенького?»
Она не ест ничего в столовой. Только пьет кофе и воду. А еще выкуривает по сигарете так часто, как ей дают. Очень сложно отказывать ей в просьбе, думая о том, как это может сказаться на ней.
Как-то я дала ей целую шоколадку, и она вернулась снова через полчаса: «Пэростипжлстауутебянебудтчегонитьсладнького?»
Я сказала: «Прости, пожалуйста, у меня больше нет», – но от этой лжи мне особенно неприятно.
Одно время, когда ее загоняли в столовую вместе со всеми, она садилась рядом и я оказывалась в одном с ней никотиновом пузыре. Вся ее одежда, волосы, каждая клеточка кожи источала этот запах, словно собственного у нее и не было. В такие моменты я желаю ей приятного аппетита, если она грызет хлеб, или здороваюсь, если она пьет кофе.
«Я не знаю, что со мной, я выйду все равно».
Она постоянно пытается сбежать. В последние дни стало совсем тяжело. Ни у одной медсестры не хватает терпения. Когда я вижу ее в коридоре, она обычно стоит у дверей блока и пытается проскочить с каждым входящим/выходящим. Если она в другом конце, то бесконечно дергает ручку двери запасного выхода и страшно кашляет.
Иногда я слышу, как она говорит по телефону.
«Мам, сегодня было тяжело. Голоса эти были снова, я не справилась. Забери меня, пожалуйста».
Иногда я слышу другое.
«Алло, скорая… Человеку там плохо… С сердцем плохо человеку. Я не там, я не могу выйти».
Позавчера М. сбежала. Не знаю, куда она успела добраться, но ее быстро вернули. Обвинили во всем добрейшую сестру-хозяйку, которая всегда ласково нас будит и нежно с нами обращается. Ей много лет, но она ужасно рыдала и все пыталась это скрыть. Я подошла к ней и сказала, что она замечательная, а еще – что все будет хорошо. Я часто это добавляю по привычке.
Вчера М. отвели на ЭСТ. Если по-простому – терапия током. Пока что кажется, что ничего не изменилось.
Мне нравится, что здесь мы не пытаемся друг друга лечить – для этого есть врачи. Друг друга мы можем выслушать, оказать поддержку. Еще мы позволяем друг другу делать странности, не вникая, откуда они взялись и зачем нужны.
Так вот, мне очень, очень ее жаль. Но я не могу ее вылечить.
5 декабря 2020
7.00–9.00 – душевая открыта
9.30 – завтрак и таблетки
13.30 – обед и таблетки
14.00–16.00 – «тихий час»
17.30 – ужин и таблетки
19.00–21.00 – душевая открыта
21.00 – таблетки
Анонсирую #запискиюногопациента про всякие бытовые штуки.
В 8.30 я уже в душевой. Пришлось попросить санитарку открыть ее, потому что утром обычно никого не бывает – все просыпаются от голоса медсестры, доносящегося до любой палаты: «Девочки, просыпаемся и идем на завтрак». До закрытия душевой осталось полчаса, но я очень хочу постирать свои вещи. Быстро прохожу по сухому полу, удивляясь тому, что он таким бывает, и заглядываю в тумбу под раковиной.
Тазика нет.
Может, я неправильно поняла ту девушку? Она говорила мне, что тазик тут и им можно пользоваться. А она выписалась. Может, это был ее личный тазик? Черт.
Вываливаю белье в раковину и затыкаю слив носком с самым ненатуральным составом. Раковина заполняется, я стираю, оставляю замачиваться, снова стираю. Холодная вода и мои руки не совместимы (перчатки и мои руки тоже, если что). Костяшки стираются и краснеют. Неосторожным движением задеваю ногтем палец, и в мыльную воду капают красные капли.
Тут очень душно – окно закрыто, похоже, со вчерашнего дня. Мокрыми руками стягиваю с себя джемпер и остаюсь в майке. Мельком замечаю свое отражение в стекле: щеки красные, волосы растрепанные, губы складываются в напряженный кружок, чтобы сказать по-бабьи: «Фу-у-ух».