Пощады нет

Это, стало быть, была рука, мягкая рука, девушка ему протянула руку. Он схватил ее обеими руками, от нее исходила радость, покой. Девушка — она с изумлением почувствовала это — вздрогнула от искры, пробежавшей по ней. И с тем же безотчетным удивлением она почувствовала, как его руки обхватывают ее, портфель упал. Что с ней? Кто ее обнимает? И она это сносит? Он мог бы меня целовать, как гусыню, и изнасиловать, как уличную девку. Но он лишь гладил ее меховой воротник. Она подняла руки и разомкнула его объятия, вырвалась на волю. Подняла свой портфель. Он улыбался, сузив глаза (в какой тупик загнала меня Юлия, о, если бы я мог задушить ее!).

— Теперь вы меня ударите.

Она стояла уже у самой лестницы. Он плохо видел ее. Из глубины полутемного вестибюля донесся ее голос:

— Нет, жалкий вы человек. Вы сами себя ударите.

И пустилась вверх по лестнице. Он поправил шляпу, потянул к себе дверь, и улыбка застыла у него на губах. Надо работать, чтобы застраховать себя от таких глупостей. Я просто опускаюсь.

Разрыв

В этот час фрау Юлия сидела в прекрасной новой квартире своего друга Хозе и переживала горчайшие минуты. Ей давно уже было ясно, что придет день, когда Хозе предъявит счет за свои «старания». Отказаться от него она не могла. Ей нужно было отвести душу, она искала человека, который бы принимал ее, как она есть, как Юлию; она могла бы, конечно, сменить для этой цели Хозе на кого-нибудь другого. Но какие преимущества сулил другой? Опять начинать сызнова все эти разговоры; опять проходить через все эти неприятные минуты. Так случилось, что она предпочла Хозе, и он проявил себя лучше, чем это входило в его планы.

В этот день Юлия, плача, в первый раз позволила ему страстно, просто упоенно целовать себя. Как часто она донимала его расспросами о его возлюбленных! Она не сомневалась, что их у него целая пачка. Ей было безразлично. Как часто, приезжая к нему на чай, она, едва Хозе отпирал дверь, говорила ему в передней:

— Рапортую о своем прибытии. Сегодня мое дежурство.

Теперь ей все было безразлично. И, может быть, даже лучше, что он бабник, большего она и не хотела. И он поднял ее на руки, понес в свою спальню, она плакала, не переставая; весь дрожа, он раздел ее, — какая чудесная нежная пташка залетела в его клетку! Она с ужасом сносила его ласки и быстро уснула, он боялся нарушить ее покой. Был поздний вечер, когда она вышла из спальни в кабинет. Она не потешалась над великолепным оборудованием его спальни предметами женского туалета, она все это раньше знала, она целовала его горячо и долго, он был растерян и спрашивал себя, где его чувство. Страсть снова вспыхнула в нем. Она сказала:

— Поздно. Ты не любишь меня, Хозе, а я тебя люблю.

Карл нажал кнопку ночной лампочки, лифт был к его услугам, но он прошел мимо и шаг за шагом стал подниматься по лестнице.

На каждой площадке он останавливался. Каким холодом веяло на него оттуда — сверху. Только что окончилось утомительное политическое заседание, днем был эпизод с темноволосой девушкой. Наверху спала в своей комнате, напротив детской, его жена, Юлия, напротив Юлии — спали дети, его дети. Его жена, Юлия, разбившая ему семью. Он не смог помешать ей сделать это.

Он поднялся наверх. Раб опускает голову, подставляет шею под ярмо. Он достал связку ключей, медленно стал перебирать их. Разыскал ключ от входной двери, долго разглядывал его. Свет на лестнице погас. Мальчиком, приходя поздно домой, я тоже так стоял перед дверью, с ключом в руках, мать ударила меня, я никогда ей этого не забуду, а теперь я опять стою, с ключом в руках, перед своей дверью, и я этого не забуду, сто лет проживу и не забуду. Внизу кто-то отпер дверь. Он быстро вставил в замок ключ, вошел, крадучись, тихо притянул за собой дверь. Он у себя, в своем доме. Полная тишина. Все спят. Вошел хозяин дома, столп, создатель этого творения. Он осторожно приоткрыл дверь в столовую. Ни пальто, ни шляпы он не снял. Комнаты дышали домашним уютом и теплом. Он опустился в глубокое кожаное кресло, стоявшее около двери. Кто изгнал меня отсюда?

Кто-то поднимался по лестнице, раздумчиво ступая со ступеньки на ступеньку. Это была Юлия. Если бы я не боялась, что кто-нибудь выйдет, я села бы на ступеньку. И она села. Не надо еще наверх, прошу, прошу, не надо. Она глубоко вобрала в себя воздух. Он, наверное, дома. О, если бы его там не было. Мои дети, любимые мои дети, почему они от него? Он командует ими. Что он со мной сделал? Что стало со мной, дурная, скверная женщина. Она думала о Хозе и плакала. Он меня довел до этого. Палач. Палач. Его мать тоже не любит его.