Пощады нет

Он опять поднял ее, ее трудно было удержать, он потащил ее на диван, уложил, он был доволен, что добился хотя бы этого. Он видел, что она больна. Из-за него? Он знал ее, он любил ее, он любил ее чудесное точеное лицо, ее музыкальные руки. А какая сладость, какая стыдливая целомудренность открылась ему в ее ласках. Он умел говорить с ней на разные лады, он чувствовал, что она хочет заставить его отдать себя ей до конца, доказать, что она была для него все.

Часы тянутся долго, долго. Она хочет вернуться к Карлу. Она хочет к детям, к себе, в свой дом, к родителям. Но как может она вернуться после всего, что с ней произошло? Только совсем уж обессилев, она взглянула на него. Не было такого судьи, который бы неумолимей, глубже проник ему в душу, чем эта хрупкая женщина. Как часто она называла его «грешником»; он смеялся, ибо что такое грех? Теперь он чувствовал: грех существует. Он не мало женщин видел в отчаянии, но не так страшен чорт, и дурак тот, кто дает околпачить себя и женится на первой обольщенной нм женщине. Но тут он попался. Как беспомощно, храбрясь и точно вполне все рассчитав, она сближалась с ним. Как она пыталась изобразить все это игрой, чтобы не раскрывать себя, да и он считал это лишь женским капризом, жаждой приключений, пока не увидел в ее глазах боли, когда он стал настойчив.

Она лежала на диване в номере гостиницы, горели все лампы, хотя на дворе стоял светлый день. Она обращается ко мне, она плачет, я должен вывести ее из всей этой путаницы, она, как и я, всю свою жизнь жила, ни над чем не задумываясь.

— Зачем, зачем ты это сделал, Хозе?

— Я взял тебя так, как брал других, мне и другим это доставляло радость, а ты развенчала меня, и я, со всей моей ученостью, предстал перед тобой варваром, какой я и есть на самом деле, где же мне было научиться иному?

Надо было сойти вниз, в контору, заказать себе номер. Через несколько минут он был опять у нее. Свет еще горел. Он был счастлив возможностью войти в ее комнату. Она попрежнему лежала на боку, поджав ноги, закрыв руками лицо. Но все-таки она принадлежала и будет принадлежать ему. Он будет бороться за это хрупкое тело, за эти червонные волосы, за этот вопрошающий голос; какие у нее будут глаза, когда он возьмет ее об руку, и они пойдут рядом. Его жена. Он сидел около нее.

— Ты простишь меня, Юлия? Ты забудешь все другое? Забудь!

Он упорно повторял:

— Забудь.

Он сжимал ее холодную руку:

— Забудь. Я хочу, чтобы ты забыла.

Он приказывал. Он требовал, требовал. Во что бы то ни стало. Она заметила чью-то волю около себя, откинула с лица мокрые волосы, поглядела на Хозе, сидевшего с опущенной головой. Что ему нужно, что он говорит?

— Забудь! Я так хочу.

Хозе? Она спустила ноги на пол, наклонилась вперед. Что говорил Хозе?

— Посмотри на меня, Хозе.

— Ты должна забыть.

Ему было стыдно.

— Ты хочешь, чтобы я извинила тебя? На самом деле? А зачем тебе? Разве я не просто — твоя игрушка?

— Нет. — И он опустился перед ней на пол, он целовал пол у ее ног. — Не говори так. Ударь меня. Накажи меня. Не говори со мной так.

Она взяла его за плечи. Он поднялся, он стоял, вяло опустив руки (я не владею собой, я — дурак). Она обняла его за шею (если бы он полюбил меня, я любила бы его). Они не поцеловались. Когда она посмотрела на него, вся — вопрос, он был счастлив так же, как она.

Вечером они бродили по центральным улицам и площадям этого случайного городка. Что за день прожит! У двери его комнаты они расстались. Еще до того, как она легла, бой принес ей большую корзину цветов.

«Настоящий человек», — подумала она.

Покинутый

В гневе ходил Карл по своей большой красивой квартире. Вид мирных, убранных комнат еще больше выводил его из себя. Юлия опозорила его. Она изображала из себя даму, на самом же деле она была сделана из того же жалкого теста, что и ее дядя — майор, этот трус, спекулянт. Карл бесился в своем «музее». Он был во власти хищного зверя. Он не мог запретить ей уехать и бросить его, ей, которая его опозорила. Однако, все же муж должен знать, где находится его жена. Он может вытребовать ее судом. И вдруг, во всю эту душевную сумятицу Карла ворвался резкий телефонный звонок. Его просят к телефону. Карл досадливо переминался у аппарата с ноги на ногу, говорила мать, расспрашивала о Юлии, о детях, он отвечал, как во сне, извинился, сказав, что у него как раз идет совещание, и пообещал завтра позвонить ей. Не успев положить трубку, он уже забыл об этом разговоре.