Пощады нет

Эриха, у которого Пауль жил в первые дни, поразил этот человек, его бессменно, точно телохранители, сопровождали двое юношей. Эрих неохотно дал ему приют, так как ему довольно прозрачно намекнули, что речь идет о важной личности, и Эрих, подавленный и запуганный, не желал никаких дальнейших разъяснений на этот счет и лишь терпеливо ждал, пока они найдут другую квартиру (что случилось уже через день). Незнакомец проявил интерес к Эриху. Он осматривал оборудование аптеки, пил и болтал с Эрихом и обоими юношами до глубокой ночи, это был очаровательный светский человек. Эрих садился к роялю, незнакомец пел под его аккомпанемент уверенным своим голосом; с какой-то ненасытностью слушал он обо всем, что касалось театра и новостей литературы. Несколько дней спустя он еще раз зашел к Эриху и стал расспрашивать об его брате, он хотел знать, как стал Карл этаким атаманом разбойничьим, этаким извергом (он ни словом не выдал своего знакомства с Карлом), но Эрих, чувствуя беспокойство от пристального взгляда и властного тона этого человека, стал рассказывать, как он привязан к Карлу, как много Карл сделал для семьи, как с собственной семьей ему не повезло.

— Я слышал, что жена его, забрав детей, сбежала.

Эрих испугался, но незнакомец похлопал его по плечу:

— О высоких особах обычно все известно. Предупредите его. Ему следует покинуть линию огня. Малейшее промедление может кончиться для него плохо.

— Что я должен сделать?

— Мы не злопамятны. Мы не завидуем высоким господам и их обременительным дамам. Намекните ему. И скажите, от кого вам все это известно.

И этот, ни на кого не похожий, гордый и властный человек, удобно расположившись на диване, устремил, казалось, все свое внимание на Эриха. — Что побуждает Эриха, — интересовался он, — прятать у себя людей, во всяком случае, чуждого ему класса? Неужели голая филантропия? Эрих признался: это получилось как-то само собой, политических убеждений у него нет, люди просто приходили, многие нравились ему.

Незнакомец чрезвычайно одобрительно к этому отнесся и кивнул своим спутникам:

— Никаких политических убеждений! Только бы сохранить независимость. А если бы вас взяли в работу и вам бы пришлось, как это говорят, решать — что бы вы сделали?

Эрих рассмеялся.

— Я слишком толст, ко мне не подступятся, людям моего веса не грозит необходимость принимать решения.

— У вас нет семьи, жены?

— Жен немало, но семьи нет. И в этом смысле мне также не предстоит решать. На меня нельзя положиться. Я ни от одной женщины не могу потребовать, чтобы она взяла все на одну себя, мне приходится распределять свой вес.

Они весело расхохотались. Незнакомец сказал:

— Бог свидетель, вы человек совершенно иного типа, чем ваш брат, один из хозяев индустрии. Он продал душу чорту, который хватает здесь всех от мала до велика, и он должен командовать.

Это доставляет ему удовольствие. Он забывает лишь, что люди не дерево и что их нельзя безнаказанно все время строгать и полировать.

И у них завязалась пространная беседа, старательно поддерживаемая Эрихом, которому хотелось как можно больше узнать о своем интересном госте, чтобы потом рассказать о нем Карлу.

— Видите ли, господин аптекарь, — сказал хорошо настроенный гость, отведавший эриховских настоек, — вы учились, и вам это нужно было для получения диплома. Возможно, что вы лишились при этом доброй доли вашего здравого смысла, — не в обиду вам будь сказано. Ну, признайтесь, в состоянии вы посмотреть на человека без тысячи всяких идей, которыми вам набили голову? Нет, не в состоянии. Аптекарь, между прочим, должен быть врачом, как и врач — аптекарем. О ваших коммерческих талантах, я, глядя на ваш магазин, — вы меня простите, — невысокого мнения.

— Да и я тоже, — откликнулся со вздохом Эрих, — сюда почти никто и не заходит.

Незнакомец закурил. Через некоторое время он сказал:

— С ненавистью надо родиться или взрастить ее в себе, — это наша первая заповедь.

И снова заговорили о Карле и об индустрии. Эрих заявил, что он готов собрать нужные сведения, незнакомец серьезно посмотрел на него.