Пощады нет

Он и не подозревал, что сестренка живет в этом доме.

— Это-то мы знаем. Но должен быть еще один ребенок — мальчик.

— Он у соседей.

— Так, так. Ну, вот что: до обеда я занят, ты пойдешь в больницу, Липхен, вместе с Карлом.

Он был сильно раздражен, рассеянно взялся за свои бутерброды. Липхен попросила его:

— Ешь, не торопясь, Оскар, не глотай непрожеванное. Это очень нездорово.

Она укоризненно посмотрела на Карла. На больших стоячих часах звучно пробило восемь. Карл подумал: сегодня никто не отведет малыша в школу, впрочем, это ничего — малыш всю ночь не спал. Дядя встал, вытер рот салфеткой и сказал, погруженный в свои мысли:

— Так ты напиши мне ваш точный адрес, а с полицией я уж улажу. Где они прочли мой адрес, на записке, что ли?

Мальчик тоже встал вслед за дядей, только женщина продолжала пить и еще заново наполнила свою чашку. Карл отрицательно покачал головой.

— Шуцмана не было, только пожарные.

— Так, так.

И дядя мрачно заковылял из столовой, оставив Карла одного с женщиной, которая пила кофе, укоризненно и даже с осуждением поглядывая на Карла. Когда за мужем захлопнулась входная дверь, она сказала:

— Волнения с раннего утра дядя совсем не переносит, — это сейчас же отражается у него на желудке, а тут еще имей дело с полицией.

Пришла Анна и стала убирать со стола. Женщина тронула Карла за руку.

— Ну-ка, расскажи нам еще раз, как это было. Потом мы пойдем в больницу и захватим немного цветов.

Слезы выступили на глазах у Карла. Женщина пояснила горничной:

— Они приехали из деревни, его мать — сестра барина. Когда деревенские приезжают в город и нет мужа, тогда все не так просто.

— Я и сама сколько в первое время мучилась, — сочувственно подтвердила Анна.

Анна заставила мальчика снова сесть: пока барыня оденется, пройдет еще много времени.

И вот Карл сидит на высоком стуле, у чистого, покрытого плюшевой скатертью стола, один в чужом доме. Вдруг он услышал детский голосок. Это — наша Марихен, они теперь одевают ее, если они приведут ее сюда, я непременно опять расплачусь. Но они не привели. Анна спросила было барыню, но та пренебрежительно скривила губы и лишь покачала головой.

— Что я делаю здесь? — спрашивал себя Карл, — что там с мамой, скорей бы уйти отсюда! Он стоял у двери, слушая лепет ребенка. А в передней перед зеркалом стояла женщина. Его бросило в жар, когда она оглянулась и посмотрела на него. Она улыбнулась.

— Еще одну минутку, дитя, одну маленькую минутку.

Но он не в силах был больше сдерживаться, нет, он не хочет, он что-то невнятно забормотал, женщина удивленно подошла к нему поближе. Нет, хотя бы ему пришлось повалить ее, но он должен уйти… Он бормотал: — Я, я, я не могу…

Лицо у него побелело, дико перекосилось, взгляд был устремлен на дверь.

Женщина испуганно позвала:

— Анна, Анна, идите же сюда!

Анна успела еще увидеть, как он пронесся мимо них, он никак не мог отпереть дверь, она помогла ему, он продолжал что-то бормотать, наконец, он вырвался, стремглав спустился с лестницы и побежал, побежал по улицам, не оглядываясь.

Между тем почтенный мебельный фабрикант давал в полицейском участке, в районе которого находилась и его квартира, разъяснения, показал письмо. Семья приехала из провинции, в долгах выше головы, муж — даже странно немного, так он скоропостижно скончался, здесь, по всей вероятности, играет роль тяжелое положение, в которое он попал, благодаря своему прожектёрству, — путаная головушка, он выбросил на ветер не только деньги своей жены, но и чужих людей, абсолютно бесхозяйственное капиталовложение не может оправдать себя. Он — брат жены, своевременно предостерегал его от необдуманных шагов, и сам разумеется, медного пфеннига не дал. А теперь вот вдова приехала сюда с детьми, одного ребенка она отдала, но нервы не выдержали — сдали.

— Стало быть, причина — материальная нужда, — запротоколировал полицейский комиссар.

— Да, конечно, заботы, у нее есть все основания бояться за будущее, но главное — это нервы. Другие люди еще хуже живут. А она, как к кому-нибудь придет, так и не вылезает из слез. Я послал жену в больницу. Она возместит все расходы и за перевозку больной тоже.

— Там еще полагается уплатить за врача, которого позвали на квартиру, и пожарным.

У фабриканта глаза полезли на лоб.

— Разумеется…

Нижний чин, стоявший рядом с комиссаром, наклонился к комиссаровой конторке.

— Еще кухонную дверь пришлось взломать.

Фабрикант поперхнулся. Он не находил слов. Потом он процедил желчно:

— Дорогостоящее самоубийство. А? Как по-вашему? Дверь я должен сначала осмотреть. Какая-нибудь филенка — это еще не дверь.

— Конечно. Но дверь пробита насквозь — сплошная дыра.

— Что? — Мебельный фабрикант вытаращил глаза. — Филенки вместе с крестовиной?

— Насколько я помню, да.

— Безобразие. Вы сами видите, что это за люди. Позор просто. Они заслуживают…

— Но ведь надо было войти в кухню.

— Во-первых, окно было открыто.

— Но послушайте, сударь, они-то этого не знали.

— Прекрасно. Но высадить крестовину — и еще ногой, наверное, раз филенки выбиты, — для этого надо быть сумасшедшим.

Комиссаp рассмеялся.