Оттянув, по мере возможности, решение относительно тетки, Карл выбрал, наконец, «счастливый» день, чтобы так или иначе с этим делом покончить. Он велел шоферу, не спеша, ехать за город, потом долго колесил вдоль и поперек по городу. Был очень светлый апрельский день, детей целыми стаями выводили на воздух, на горячее солнце. Раздуваемые ветром, мелькали первые светлые платья женщин и девушек. Машина шла к центру города, медленно двигалась она в общей массе автомобилей. За последние годы Карл редко замечал эти улицы; они были все такими же, все так же кишели народом, попрежнему вечно образовывались пробки. Миновали мосты, и вот перед Карлом торжественные кварталы дворцов. Слабое движение, никакого шума, парки, памятники, совсем молодая зелень и первые цветочные насаждения этого года. Фонтан. Перед дворцами правителей — справа и слева — караулы. А вот и огромное здание с бесконечными рядами колонн, ротонда Галлереи побед, высящаяся над городом. Карл велел шоферу медленно ехать по извилистым дорогам парка, по его широким, открытым, предназначенным для военных парадов, аллеям, между деревьями, простиравшими свои еще голые черные ветви. День был словно праздничный. Чем, в сущности, он так удручен? Тем, что теперь, во времена кризиса, ему приходится мобилизовать свои денежные средства? Но ведь банк не отказывает ему. Напротив, он, Карл, собирается сделать самый серьезный шаг, какой когда-либо предпринимал в жизни — стать единоличным владельцем фабрики. Мать права — это был бы второй день его рождения. Это была бы вершина его триумфа. Жена — тонкая, прелестная женщина из лучшего общества, милые дети, благородный, спокойный дом, власть и благоденствие, — король на холме победы! Какой сильный и суровый, грозный покой разлит здесь. Целые века господства. Пусть кто-либо попытается посягнуть на него. Разве возможно, чтобы здесь что-либо заколебалось? Какие, у него могут быть опасения, ведь это все так твердо и нерушимо? Кто, что может это потрясти? Кризис?
Но ведь это его, Карла, кровь играла здесь — чего же бояться? Пойдет все ко дну, и он погибнет вместе со всем. А если всему этому суждено погибнуть, почему он, именно он, должен спастись? И обернувшись еще раз на колоннаду Галлереи побед, он подумал — это был мотив, прозвучавший в его сознании с началом кризиса: «Рискуй»! (Боевой конь услышал сигнал.)
Еще с полчаса шофер возил его по собственному усмотрению. Оглянувшись на хозяина, он увидел, что тот, примостившись в углу, крепко спит. Так ему было хорошо, так уверенно он себя чувствовал, что смог заснуть.
Перед домом нотариуса постояли несколько минут, шофер понял, что хозяин хочет оправиться от сна. Карл встал, взяв шляпу и перчатки, вышел из машины, с улыбкой кивнул шоферу. Наверху у нотариуса ждали его адвокат и вдова со своим представителем. Нотариус пригласил в кабинет обе стороны, все уселись, он прочитал соглашение, юристы сообщили, что при позднейших платежах Карл по желанию сможет учитывать коэфициент кризиса, и просили присовокупить соответствующий параграф.
Наконец: будьте добры расписаться, — вдова, Карл, свидетели, сам нотариус. Тетка, всхлипывая, протянула руку Карлу, он пожал ее; смерть мужа потрясла эту женщину до основания, жизнь ее протекала около мужа, и как бы она ни протекала, это все-таки была жизнь. Беспомощная тетка тонула в собственных телесах, и невыразимо робко, как-то по-детски, смотрели из массы жира заплывшие глазки.
Проводив ее и ее представителя, нотариус сказал:
— Я знаю вашу тетушку много десятков лет. Последний десяток она жила в большом богатстве, но дядя ваш не вылезал из болезней. Какая ей радость от ее капиталов? Кто, вообще, теперь долговечен?
Карл похлопал его по плечу. Нотариус показал ему свои пальцы.
— У меня такая же подагра, какая была у вашего дяди.
Кризис разрастается
Кризис не унимался. Он совершал великий смотр магазинам, заводам и фабрикам. Что не было накрепко сколочено и спаяно, расползлось по швам. Ураган, все усиливаясь, срывал черепицу с крыш, бил стекла, ломал в лесу толстые сучья.