Пощечина

Она стремилась как можно дольше не подпускать Хьюго к телевизору, и на первых порах Гэри, хоть и неохотно, в этом ее поддерживал. Еще бы он стал возражать! Он всегда твердил, что по телевизору показывают сплошной идиотизм, а если и не идиотизм, то нечто компрометирующее и капиталистическое или компрометирующее и политкорректное. Когда они познакомились, она решила, что в сравнении с ним глупа как пробка, что ей никак не угнаться за его интеллектом. В любых областях, будь то искусство или политика, любовь или житейские сплетни, у Гэри обо всем было свое мнение — мнение, как правило, нетрадиционное и неприемлемое. Он — коммунист или ярый поборник полной свободы мысли и деятельности? Искусство создается на благо человечества или ценность имеет только элитарное индивидуалистическое искусство? Он любит своих соседей или желает им смерти? Он был категоричен и нелогичен в своих высказываниях. И только теперь, спустя годы тщетных попыток уследить за его вечно меняющимися взглядами, она поняла, что ее муж просто не в состоянии отделить интеллектуальную мысль от эмоционального выражения. В первые годы после рождения Хьюго Гэри считал, что телевизор смотреть вредно, что телевидение плохо влияет на мировосприятие человека. Теперь же, когда он уже более полугода работал в штатной должности, телевидение стало благотворной силой.

Рози, как всегда, когда ее муж требовал беспрекословного подчинения его капризам, занимала нейтральную позицию, но ненавязчиво, так, чтобы он не заметил, гнула свою линию. Днем, когда она была дома одна с Хьюго, телевизор всегда был выключен; Хьюго она позволяла смотреть только видео или DVD. Когда Гэри включал телевизор, она неизменно открывала книгу или журнал — в мягкой форме выражала свой протест, что Гэри, она была уверена, даже не замечал, но на Хьюго это оказывало воздействие. Она считала, что телевизор не должен быть средоточием их семейной жизни. Она глянула на мужа. Потягивая пиво, Гэри тупо смотрел на телеэкран. Она перегнулась, взяла старый конструктор «Меккано», купленный в комиссионном магазине, и начала строить высокую башню. Хьюго оторвался от ее груди и, что более важно, отвел взгляд от телевизора, наблюдая за матерью. Потом стал вместе с ней строить башню. Рози еще раз украдкой посмотрела на мужа. Он был измотан и хотел одного — погрузиться в забытье.

Она знала, что поступила правильно, решив до пятницы не сообщать ему про уведомление о судебном слушании. В любой будний день Гэри к вечеру сильно уставал и потому был склонен к раздражительности, мог вспылить из-за пустяка и все видел в пессимистическом свете. Нам вообще не следовало обращаться в полицию, зарычал бы он на нее, это ты меня заставила. А в пятницу вечером, по окончании трудовой недели, он не откажется ее выслушать. Она приняла решение сразу же, как только прочитала педантичное бюрократическое письмо. Их делу был присвоен номер D41/543. Уже одно это могло бы вывести Гэри из себя. Обычный номер в его глазах олицетворял собой порочность власти; это означало бы, что теперь они находятся в тисках неумолимой подавляющей системы. Причем по ее вине. Паранойя, гнев, обида — со всем этим Гэри не смог бы совладать, зная, что завтра ему опять идти на работу. А в пятницу вечером, в преддверии выходных, она могла рассчитывать на то, что он будет мягким, милым, добрым.

Проклятие, думала Рози, наблюдая, как ее сын, попирая закон силы тяготения, возводит высокую качающуюся башню. Если б у нас были деньги…

Она глянула на телеэкран. Передавали прогноз погоды, и она обратила внимание на дату внизу экрана. Боже, вспомнила она, сегодня же день рождения ее матери. Она могла бы поклясться, что ни слова не произнесла вслух, однако Хьюго оторвался от своего занятия и спросил:

— Что случилось, мама?

Наверно, это прозвучало бы как глупость, нелепое предубеждение, но ей порой казалось, что она читает мысли сына, а он — ее. Не все время, нет, конечно, но очень часто.

— Ничего, милый, — ответила она. — Просто вспомнила, что сегодня у твоей бабушки день рождения.

Для Хьюго бабушка ничего не значила. Так не должно было быть, но с этим Рози ничего не могла поделать. Ее семья, равно как и семья ее мужа, не были любящими родными.

И опять Хьюго поразил ее своей проницательностью:

— Бабушка плохая. Она меня не любит.

— Детка, ты ошибаешься. Она тебя любит, просто не знает, как выразить свою любовь.

Гэри фыркнул. Прошу тебя, не надо, молча взмолилась она, не пестуй в нем ненависть к моим родным.

Но, чувствуя поддержку отца, Хьюго, кивая, упрямо добавил:

— Она на меня кричала.

Сколько раз он видел свою бабушку? Три раза. Причем первый раз ему еще не было года, значит, он не мог помнить ту встречу. Такая уж ты есть, мама, горестно думала Рози, холодная и равнодушная. Печаль, владевшая ею, не была вызвана чувством вины. Давно уже это чувство не ассоциировалось у нее с матерью. Она просто жалела мать: та была одинокой сварливой старухой.