Пощечина

— Вот и умница… — Помедлив в нерешительности, Анук вдруг быстро спросила: — Не хочешь после мне перезвонить?

— Нет, нет, все будет нормально. Надо бы нам как-нибудь собраться вместе.

Под «вместе» подразумевались она сама, Анук и Айша. Без мужей и любовников. Нехотя Рози пришлось признать, что для Анук «вместе» означало, что они должны собраться без Хьюго. Без детей.

— На следующей неделе.

— Ловлю на слове.

Рози хотела попрощаться, но Анук уже положила трубку.

Она все еще никак не могла собраться с духом, чтобы позвонить матери. Все откладывала и откладывала. Пошла проверить, чем заняты Хьюго и Гэри. Оба спали. Ее сын сопел, развалившись на коленях у ее храпящего мужа. На губах Хьюго блестели слюни. Рози всегда нравилось смотреть на отца и сына, когда те были вместе. Она завидовала их непринужденной близости. А в ее отношениях с Хьюго превалировала напряженность чувств. Он никогда не был расслаблен, сидя у нее на руках. Всегда крепко обнимал ее, завладевая ею так же, как она завладевала им. Она понимала, что скоро, очень скоро ей придется окончательно отнять его от груди. Это должно произойти в следующие несколько месяцев, до того, как он пойдет в детский сад. Ей хотелось коснуться спящего сына, но она подавила свой порыв, решив, что не станет их будить и требовать, чтобы они перебрались на постель. Они оба казались такими счастливыми. Рози выключила телевизор и с книжной полки тихо взяла один из фотоальбомов. Погасила свет, вышла на кухню.

Взглянув на потертый пурпурный корешок фотоальбома, она перенеслась в ту пору, когда еще не было Хьюго, когда она еще не встретила Гэри. Она до сих пор помнила, как купила этот альбом в маленьком пыльном газетном киоске в Лидервилле [86]. Она тогда работала официанткой, снимала комнату в одном доме, где кроме нее обитала еще смурная пара — Тед и Даниель. Она увлекалась «спидом», плыла по течению, жила как бог на душу положит. В то лето Айша переехала в Мельбурн. Рози быстро перевернула несколько страниц и нашла фотографию, которую искала. Боже, какая же она здесь юная, этакая крутая пляжная цыпочка. Впрочем, такой она и была.

На ней яркий мандариновый — теперь этот слепящий цвет кажется ей шокирующим — купальник, ее любимый. Выпятив вперед подбородок — по совету какого-то юношеского журнала, — она восторженно улыбается в объектив. Рейчел стоит рядом. На ней бикини скучного голубого цвета, на плечи небрежно накинута белая мужская сорочка. Рейчел нет нужды выпячивать подбородок. Вид у нее спокойный, уверенный. Она улыбается сдержанно, словно насмехаясь над лучезарностью юной Рози. В руке у Рейчел сигарета. Они в доме Анук, в том самом, с видом на фримантлский [87]пляж, где Рейчел позже и умерла. Сегодня, разговаривая с ней по телефону, Анук пыталась быть ей хорошей подругой. Рейчел совсем не была похожа на ее собственную мать. Да, она бывала безжалостной, но эта ее жестокость всегда была продиктована честностью; она никогда не обижала умышленно. Рейчел была умна, предприимчива, свободна от национальных предрассудков. Не боялась рисковать. И ждала, что ее дочери будут такими же смелыми. В этом она была неумолима. Именно Рейчел сказала ей, чтобы она уезжала из Перта, последовала за Айшей в Мельбурн. Уматывай к черту из Перта, девочка. Здесь ты впустую прожигаешь свою жизнь. Закончится тем, что ты станешь домохозяйкой при каком-нибудь скучном избалованном адвокатишке, проживающем в Пепперминт-Гроув [88], или, того хуже, занюханной женой бессловесного недотепы из Скарборо [89]. Уезжай немедленно, девочка. Откровенно, ничего не скажешь. Анук, вне сомнения, была дочерью своей матери.

Это было жестоко. Несправедливо. Раковая опухоль поразила обе ее груди, и она сгорела за год. Жизнелюбивая, бесстрашная Рейчел. Рейчел, так непохожая на ее собственную мать.

И все же надо позвонить. Рози бережно закрыла фотоальбом и опять взяла телефон.

Один гудок, потом настойчивый сигнал междугороднего соединения, и ее мать сняла трубку.

— С днем рождения.

— Розалинда, поздно ты спохватилась.

Она не станет извиняться.

— Хьюго долго спать укладывала.

— Он уже девятый сон должен видеть.

Я не стану отвечать. Я не стану отвечать.

— Хорошо отметила?

— Что за глупости, Розалинда?! Мне восьмой десяток. Дни рождения я уже давно не отмечаю.

Поразительно, думала Рози. Ее мать всю жизнь провела в трущобах Перта, а до сих пор изъясняется, как истинная англичанка, на правильноманглийском.

Безукоризненный английский Рози научилась понимать, когда жила в Лондоне, хотя никто из выходцев с Британских островов эту речь не признал бы. Потому что так говорили дикторы Эй-би-си и Би-би-си несколько поколений назад.

— Джоан заходила? — Джоан была лучшей подругой ее матери. Джоан — единственнаяподруга матери, злорадно подумала Рози.

— Заходила.

Спроси про своего внука. Спроси, пожалуйста, про своего внука.

— Эдди звонил?

— Нет, Эдвард не звонил.

— Он позвонит, я знаю.

Ее мать на другом конце провода презрительно фыркнула: