Посиделки в межпланетной таверне «Форма Сущности» (СИ)

Пусть вас не смущает импортное имя нашего руководителя. Оно не имеет никакого отношения к официальному первооткрывателю страны равных возможностей, восходит к романтическому периоду в истории государства и расшифровывается следующим образом: «Колыма умножит богатства страны». Легко видеть, что имечко должно быть несколько длиннее. Оно и звучало первоначально иначе — Колумбост, однако к его носителю в школьные годы настолько прочно прилипла кличка Компост, что сердобольные родителю сжалились над чадом и умолили паспортистку забыть о трех последних буквах. Теперь босс весьма гордится редким именем.

— Аркадий, — говорит он, — я знаю, что вы без ажиотажа относитесь к официальным мероприятиям.

Я опускаю голову, старательно демонстрируя раскаяние и готовность к самоисправлению. Однако Колумб — человек опытный и на мой театр не покупается:

— Учтите, Столпнер, предупреждаю вас лично: сегодня в четырнадцать ноль-ноль собрание трудового коллектива.

— Конторы? — с надеждой спросил я. В такой толпе мое отсутствие никто не заметит.

— Отдела. Если бы речь шла о конторе, я бы сказал: «всего трудового коллектива». Пора бы разбираться в терминологии. Если опять не явитесь, поговорим в ином место и по-другому.

И он выразительно погладил ту область пиджака, где всё-таки немного выпирала кобура. Ерунда — не станет он стрелять в живого меня. Не тот человек. Хотя отравить может запросто. В общем, лучше не доводить его до соответствующего состояния. Вон Катенька досаждала ему несколько лет. Он ей угрожал, угрожал — никакого эффекта. В конце концов шеф взъерепенился, и где теперь Катя? В декретном отпуске. А мне это надо? Так что придется пойти.

— Буду как штык в брюхе, Колумб Аллилуевич!

— Следите за лексиконом, Аркадий, — советует начальство и отпускает меня на свободу.

Я забегаю в камеру хранения — сдать авоську с «Калашниковым». Степаныч ворчит, как обычно, что, чем так носить, лучше сразу выбросить. Всё равно, дескать, в случае опасности я не успею его выхватить. Может, и верно, но не люблю, когда ремень натирает плечо.

— Ну, ладно, — завершает он воркотню, — когда убьют, поймёшь, что старших надо слушаться.

— Нет, Степаныч, — говорю я, — у меня на этот случай уже всё расписано. После смерти я к тебе по ночам являться буду. Звенеть цепями и петь «Дубинушку». лишу вас с женой тихих семейных радостей.

Проходную пролетаю пулей. У входа в отдел стоит заместитель начальника Брут Юльевич Тинтобрасс — либерал, жуир, любимец женщин — и жмёт руки опоздавшим. Делает это абсолютно искренне, хотя не преминёт сообщить фамилии проштрафившихся боссу. На Брута Юльевича не обижаются. Во-первых, это почти что единственная его обязанность, а во-вторых, у него довольно сложные взаимоотношения с Колумбом, которого он одновременно подсиживает и поддерживает. Ходят слухи, что Тинтобрасса вот-вот заберут наверх. Бродят сплетни, что Тинтобрасс сам распускает эти слухи. Сейчас он даёт всем расписаться на листочке, в котором сообщается уже известный мне факт о наличии сегодня после обеда собрания с единственным пунктом повестки дня: «Информационно-аналитическое сообщение товарища Козюры К. А. о текущем моменте».

В комнате присутствовало не более половины сотрудников. Остальные потихоньку рассосались — благо, Контора занимала солидное здание с множеством извилистых коридорчиков и тупичков, так что всегда находилось, где укрыться от начальственного ока. Говорят, что в редко посещаем переходе от отдела комплектации к научной библиотеке прошлым летом отыскался бородатый запылённый господин, таившийся там аж с 1913 года. Пересчитывая к календарю текущей Инкарнации, разумеется. Истины ради следует сказать, что настоящих бездельников в отделе практически не было, они уже давненько растасовались по более теплым местам. Но творческий подъём — штука хитрая, от восьми до пяти действует редко, да и сама работа, по крайней мере, в её интеллектуальной составляющей, имеет пульсирующий характер. Впрочем, имитировать трудовой энтузиазм можно и на открытой местности, в частности, за письменным столом. Я всегда с успехом применял дизайнерский метод, разбросав по столешнице в мнимом беспорядке книги, ксерокопии статей, служебную документацию, черновики с выкладками и надёжно упрятав где-нибудь в глубине этих бумажных джунглей истинный объект своего интереса — литературный журнал или какой-нибудь роман, желательно, без иллюстраций. Время от времени тот ангел, который подкидывает нам идеи из своего бездонного мешка, дарил и мне что-нибудь от щедрот, и тогда я покидал очередной опус на полуслове, но… У небожителя слишком многочисленная клиентура, и до меня руки доходили не всегда. Так что я даже обрадовался, когда день дополз до двух часов. Хоть какая-то перемена.

— Ну что ж, — сказал шеф, оглядывая вверенный его попечению личный состав отдела, — народ, как я понимаю, в сборе, можно начинать.