Посюстороннее (СИ)

Снег хрустел под ногами, на глазах замерзали слезы, а в носу -- сопли.

Неопознанная летающая кепка

На лестнице по-прежнему пахнет ее духами.

Настоящая женщина -- иначе ее не назовешь.

Сколько ей лет было? Может, восемьдесят, а может, и вся сотня. Но все равно она была красавица.

В шляпке, в каком-нибудь ярком пальтишечке, с зонтиком-тростью в руках. И непременно -- наманикюренные ногти, так и помню ее руку на перилах...

Мы встречались только на лестнице, обменивались приветствиями и улыбками -- и спешили каждая по своим делам.

Я была типичной пацанкой в старой куртке, которой вытерла, наверное, все близлежащие заборы (сидеть на лавочке неинтересно, надо ж всенепременно забраться на забор, и, болтая ногами, пить пиво из банки), носила мешковатые штаны с кучей карманов, верные, неубиваемые кроссовки и распрекрасную кепку, которую когда-то нашла на сиденье в метро. Я носила ее и козырьком назад, и козырьком вперед, в зависимости от настроения. В этом, собственно, и заключались все мои манипуляции с внешностью. Кепка, скажу честно, была старая и бесформенная, пожалуй, даже уродливая. Но я к ней как-то сильно привыкла, да и меня все в ней привыкли видеть. Как-то сроднились мы.

Соседку звали красивейше: Екатерина Александровна Двигубская.

Меня звали просто: Катька-Паровоз. Моя фамилия Гудкова. А еще и голос громкий. Поэтому сперва звали Гудок Паровозный, а потом просто Паровоз. Мне нравилось -- увесисто. Нравилось, когда друзья приветствовали меня пением: "А поезд чух-чух-чух... Огни мелькали, огни мелькали, когда поезд уходил..."

Екатерина Александровна звала меня Катюшей или тезкой, очень приветливо всегда обращалась: на вы.

-- Катюша, как у нас с погодкой?

-- Да по-питерски: пока из дому выйдешь, дождь начнется и закончится!

Как-то раз она сказала:

-- Милая тезка, не сменить ли вам головной убор? Этот вам совершенно не идет!

Я ответила:

-- Не могу, Катерина Санна, в этой кепке весь мой ум! Как сниму -- сразу глупею!

А она мне:

-- Не сомневаюсь, Катюша, что ваш образ мыслей очень зависим от этой детали туалета, но все-таки советую вам от нее избавиться...

Ну я ей честно и сказала:

-- Оно, Катерина Санна, может, и так -- все-таки поизносилась она уже. Но вот как выбросить вещь, которая тебе верой и правдой столько лет служит?

Она улыбнулась:

-- А, так это другое дело. Пора тебе, кепка, уходить. Подумай об этом. Хватит на девочке паразитировать.

И тут у бабули как будто на секунду даже глаза почернели.

Ну, думаю, наша красавица стала с ума сходить -- с неодушевленными предметами беседы ведет. Даже пожалела ее про себя. А ну как совсем рехнется, кто за ней ухаживать будет? Одинокая ведь старушка.

На другой день поздно вечером шла я по берегу славной питерской речки Фонтанки. Темень: ноябрь. Иду, тороплюсь -- ветер холодными пальцами все ребра перебрал. И вдруг очередным порывом кепку срывает с головы. Как будто рукой -- хоп! Только и заметила, как она мелькнула между прутьями решетки какого-то из дворов. Что за напасть! Подхожу к решетке, заглядываю во двор. Ни черта не видно! Перед глазами как выключенный монитор -- сплошная чернота. Поискала вход во двор -- заперто, замок висит. Уж не знаю, может, у них какой другой ход есть, но с набережной в тот двор не войти. Я-то в джинсах была, как всегда, ломанулась лезть через ограду. Забралась наверх, но почему-то решимость быстро угасла. Фонарика у меня нет, в телефоне батарея почти села. Сперва подсвечу себе -- а если потом окажусь во тьме кромешной, как потом выбираться? В общем, спрыгнула я с ограды обратно на тротуар. Да еще и рукав куртки о пики решетки разодрала. Вот дуреха-то! Посмотрела во тьму, шепнула: "Прощай, кепарик!"-- и пошла домой.

Дома в прихожей посмотрела на себя в зеркало: да уж, хорошо, что никто меня при попытке залезть в тот двор не поймал. Ни дать ни взять выгляжу как малолетняя хулиганка.

Кепку новую купить оказалось трудно. Ни одна мне не шла. Да и куртку надо было сменить, не ходить же с драным рукавом. Зашла как-то в сэконд -- смотрю: висит на вешалке пальто клетчатое. Не носила никогда ничего такого. Примерила -- село как влитое. Взяла. Подобрала к нему и шапку, и сапожки. Такая вся стала аккуратненькая, что даже другое прозвище себе придумала: Катя Гуд. Хорошая Катя. А что?

Екатерина Александровна ничего мне не сказала, все по-прежнему про погоду спрашивала, если мы встречались. Потом заболела она, как-то поднималась я по лестнице, а она из квартиры выглянула -- грустная такая, волосы белым пухом, глаза прозрачные, выцветшие. И все равно красавица!

-- Зайди ко мне, Катюша!

Я зашла. А она:

-- Катюш, у меня руки дрожат, а я тут в Интернете увидела, как теперь ногти красят -- в разные цвета, так охота попробовать.

Ну я и накрасила ей ноги -- в разные оттенки фиолетового.

Она повеселела, подвела меня за руку к шкафу, достала оттуда красивую синюю шаль и говорит:

-- Прими в подарок!

Я шалей отродясь не носила, но взяла, обидеть не хотела.

Екатерина Александровна умерла той же ночью.