Поскольку я живу (СИ)

- Тебя прямо сейчас целовать? – хрипловато спросила Мила. Холодный ветер, бивший в лицо среди ночи, разметывал в воздухе мириады льдинок, светящихся сейчас в свете фонаря у их ворот. А глаза молодого мужчины, ожидавшего ее, прожигали насквозь. У него была обаятельная улыбка. Это она запомнила. Улыбалось будто бы все лицо разом, а не только губы. И это ей в нем понравилось еще в первую встречу. Он и сейчас сиял, будто бы излучая тепло. Рядом со своим спокойным, уравновешенным и одновременно обдающим льдом мужем Мила никогда не могла согреться. Может быть, здесь шанс? Хоть на мгновение?

- Ну давай прямо сейчас, - согласился Иськов и сам сунулся к ней с поцелуем. Он был быстрым, но странно крепким. Неожиданно для нее и в то же время вполне ожидаемо. Наверняка ее «скоморох» почувствовал на губах привкус вина, хотя она и вычистила зубы со всей тщательностью. Ей казалось, что это не очень хорошо. А с другой стороны, не плевать ли, если они вряд ли когда встретятся снова?

Мила выгнулась дугой от его прикосновения и, немного опомнившись, отстранилась.

- Холодно, - прошептала она. – Куда поедем?

- Ты же хотела танцевать, - уточнил он. – Или планы переменились?

- Нет, Иськов. Я надела самое бл*дское платье, какое у меня есть, не для того, чтобы его никто не увидел.

- Тогда садись, - сказал он, распахивая перед ней заднюю дверцу, - поедем показывать твое платье.

Сам он устроился рядом с таксистом и негромко сказал ему, куда ехать. Мила всю дорогу смотрела не на его затылок, а в окно, чувствуя, что начинает трезветь. И это состояние ей совсем не нравилось. Легкость еще никуда не ушла, нет. Но фонари вдоль трассы, один за другим желтым светом озаряющие ее лицо, наводили тоску. Она пряталась в коконе от этой тоски, но удавалось это плохо. Ей хотелось, чтобы ночь запомнилась весельем до упаду – вопреки тому, что рушится мир. А вместо этого – запомнится дорогой с вереницей тускло-желтых фонарей, под которыми мелькают мириады льдинок. Их звон друг о друга звучал у нее в ушах, перебивая звук ревущего двигателя автомобиля. И она не знала, чем его заглушить, пока у нее не вырвалось обиженное:

- Иськов, а ты мне споешь, а?

- Всенепременно! – радостно заверил он ее.

- А прям щас – слабо?

- Не слабо, Милочка, но придется потерпеть.

- Бу на тебя, Иськов. Долго терпеть?

- Да приехали уже, - хохотнул он. Машина действительно остановилась, и Иськов, расплатившись с водилой, выскочил из нее и снова распахнул перед Милой дверцу, теперь протягивая ей руку.

Мила вышла, с трудом удержав равновесие в своем состоянии и на своих нечеловеческих каблуках – только благодаря тому, что скоморох крепко ее держал. Осмотрелась. Это был обычный для города двор-колодец, лишь немного притрушенный снегом и увитый повсюду голым виноградом, с самодельными пристройками, балконами и сарайчиками. В окнах-глазах – местами горел свет, неравномерно, вразброс.

Мила поежилась и хрипло спросила:

- Это здесь вечеринка? Или как понимать?

- Вечеринка, - подтвердил Иськов. – Уникальная в некотором роде.

- Главное, чтобы не как при сухом законе.

- За это не переживай, - рассмеялся он. – Идем?

- Веди, - прозвучало в тон.

И скоморох повел: через старые деревянные двери подъезда по лестнице на третий этаж в свою квартиру – берлогу юного музыкального гения, где очень скоро они сидели на мягкой тахте под рассеянным светом бра. На журнальном столике оказалась коробка конфет, нарезанный кружочками апельсин и два бокала, в которые Иськов разливал шампанское.

- За встречу, - сказал он, протягивая один бокал Миле.

- Инициированную пьяной дурой, - хмыкнула она, принимая его. Сделала глоток. Второй. В надежде, что беззаботность вернется, но та уже была отравлена. – Тебя как зовут-то, Иськов?

- Папа Игорем окрестил, - со смешком ответил он и отставил свой бокал. И в следующее мгновение впечатывал поцелуй в Милины губы, притягивая ее к себе за талию. Она негромко взвизгнула и уперлась ладонями ему в плечи, отворачивая голову.

- Вообще-то мы о танцах договаривались! – шепот ее звучал бы очень возмущенно, если бы не туманящиеся от шампанского глаза.

- А мы и потанцуем, - проговорил он, скользя рукой по капрону под платьем, после чего заскользил губами по шее.

- На твоих тридцати квадратных метрах?

- Нам и трех хватит, - и доказывая собственные слова, в следующее мгновение Игорь опрокидывал ее на спину на меховое покрывало кровати, а сам навис над ней с самыми недвусмысленными намерениями.

- Я все еще замужем, а ты все еще пацифист, - шутливо возмутилась Мила, неожиданно засмотревшись на ямку на его вытянутом подбородке и чувственные губы. Сто лет никого не целовала, кроме Димы. Все прочие мужчины остались в прошлой жизни, а в действительности всегда был один только Мирошниченко, с которым она забыла себя. Только вот сейчас ей отчаянно хотелось забыть еще и его. Затем и приехала сюда в этом бл*дском платье.