Поскольку я живу (СИ)

Полночное тыгыдык от Карамбы закончилось еще час назад. Он сопел себе в кресле и изредка издавал забавные звуки – охота снится. А Ванька уронил голову в ладони и устало выдыхал. Буквы кончились. Тексты – тоже. Убедительности – не прибавилось.

Иван понятия не имел, где она, и даже не пытался это выяснить. Зачем? Знал только, что до августовского концерта три недели. Репетиции начнутся за одну до часа Х. И тогда она должна будет приехать – обязана по контракту, а свои обязательства Полина Штофель выполняла. Но, Господи, какой она приедет? Если такой же разбитой, как уходила тогда от адвоката, то ему впору и правда дать шторму себя доконать. Но это никого никогда не сделает счастливее. Слишком для счастья поздно.

В конце концов, на часах и то уже почти три.

Пусть она это переживет! Пожалуйста, пусть переживет! Пусть у нее найдутся силы снова начать улыбаться и хоть как-нибудь, хоть на что-нибудь надеяться!

За спиной раздались шаги. Ванька не оборачивался. Знал, что это Лорка бродит, больше некому. Частое собачье дыхание заполнило тишину, а большая пёсья голова устроилась у него на коленях. Вот я, люби меня. Глаза его были умилительно грустными, будто это не он только вечером носился как угорелый в парке за чьей-то мелкой белоснежной сучкой померанского шпица.

- Че? Опять? – тихо спросил Иван.

Пес поморгал.

Ну да, самое время порядочному пацану отлить.

Ванька кивнул собакену.

Снова посмотрел на монитор. И, быстро выделив весь текст, стер его полностью – единственной кнопкой Backspace.

«Прости меня» - должно быть, в четвертом часу звучало бы почти криком, если бы было произнесено. Но Ивану не привыкать бодрствовать ночами.

Отправить сообщение – не думая и не давая себе очередной форы до следующей попытки, которая ничем вразумительным все равно не закончится. И отправиться за поводком. Хоть жара, хоть дождь, хоть рассвет еще не думал заниматься. Выходить день за днем из дома и куда-то идти. В его случае – уже все равно куда.

* * *

И все равно как – день за днем, все дни она проживала будто это один тянется. Долгий, удивительно размеренный, каких у нее давно не случалось – с того самого вечера, когда она получила приглашение на прослушивание во FREEDOM Event Hall

Она была машиной по превращению жизненной энергии в музыку. Тупо конвейером. Не больше, но, к счастью, и никак не меньше. В конце концов, музыка – это очень много. Не только для нее. Музыка – это, что оставалось с ней долгие годы, когда она не позволяла себе оставить ничего другого.

Сейчас, со стороны, в большой квартире на Манхеттене, Полина вполне походила на счастливую женщину: хороший аппетит, крепкий сон, прогулки с сыном. И бессчетные часы, проведенные за фортепиано, в которые она позволяла себе передышку от навязчивых размышлений, надоедливо преследующих ее днем и ночью.

У нее было не так много дел, но она превратила их в целую тысячу, разучивая программу для нового сезона. Не успеет вернуться в Киев – а ее уже будут ждать не только концерт с «Метой», но и репетиции в филармонии. И от этого Полина отказаться никак не могла. Не хотела. Не могла и не хотела. Спустя все эти годы и весь пройденный путь, странным казалось то, что однажды она чуть не бросила консерваторию. Как только в голову пришло? Все есть яд, все есть лекарство. Музыка напоминала и убивала. Музыка хранила память и помогала выжить. Разница лишь в том, что Полина больше не брала ее себе, но отдавала себя ей.

Такими стали ее будни. Бродить по мелководью, а погружаться только в работу.

Порой ей казалось, что ничто не сравнится с «загонами» главного дирижера, которого не интересовало во Вселенной ничего, кроме безупречного исполнения новых программ. Рядом с ним любой участник оркестра всегда чувствовал себя желторотым первокурсником, когда он начинал всех гонять вдоль и поперек репертуара. Полька боялась его репетиций, и бесилась, и стремилась доказать, что может быть лучшей. Вечный экзамен. Перед собой, коллегами, Аристархом, Стасом, Лёнькой. Теперь еще и перед Иваном.

Когда чертовы мысли добирались до Мироша, она выпадала из реальности. И сама не знала, во что верит и чего хочет.

Он – брат?

Брат.

Разве так бывает?!

Эта мысль, едва ли не первая из тех, что посетили ее, когда она узнала правду, чаще всего поглощала до такой степени, что, обнаруживая себя в детской или в соседнем сквере, Полина долго не понимала, как здесь оказалась. Она словно увязала. В черном и грязном. Страшном, далеком от светлой стороны и от того берега, на котором она ощущала и себя светлой и чистой.

Как можно сохранить рассудок, осознав эту мысль? Как можно не погибнуть? Наверное, как-то можно. Иначе и она бы не балансировала сейчас на тонком парапете, а и правда – летела бы в пропасть. В сущности, жизнь – это и есть балансирование на грани. Каждый шаг, каждый вздох, каждый взмах ресниц – риск, что баланс нарушится.

Страшно. Правда ведь – страшно. Сидеть в сквере, не зная, как пришла сюда – страшно.

В эти минуты рождалось отчаянное желание позвонить Таранич и сказать, что отказывается от финального концерта.