Поскольку я живу

Дверь за ней, как и за адвокатом, закрылась без хлопка. Тихо. Но и этого хватило, чтобы он вздрогнул. И долбанулся затылком о ручку дивана. Как жаль, что этого слишком мало для того, чтобы вышибить мозг. Впрочем, в нем сейчас было пусто. Звеняще пусто, как будто бы все, ради чего он хотя бы пытался изображать жизнь, стало ненужным и исчезло в один миг. И единственное, что еще оставалось – это боль. Только он не знал, чья она. Его или По?лина. Хотя какая теперь разница?

Полина медленно двигалась по коридору, ничего не замечая, и отчаянно, до боли кусала губы. Только не плакать! Не здесь, не сейчас. Нельзя плакать, нельзя. Иначе сил не останется, а ей нужно уйти отсюда. Нужно быть подальше от Ваньки. Так далеко, чтобы не дойти, не добраться, не достучаться.

Господи, что она творила в Берлине! А он знал, знал и молчал, глядя на ее унижения. Разве так любят?

В горле поднялся ком, мешавший дышать, руку обжигал конверт, и Полина чувствовала непомерную усталость, средства борьбы с которой она не находила. Не помнила, как спустилась вниз, как оказалась в машине. В себя пришла от того, что дрожащими руками так и не смогла завести двигатель, хотя пробовала раз за разом.

Это заставило ее выдохнуть.

И счесть за лучшее вызвать такси. Если бы можно было стать снова маленькой, уткнуться маме в колени, чтобы все горести ушли от ее рук, которые погладят по голове. Мама всегда умела утешить, мама… Мама!

Мама всегда знала, кто ее отец. Мама пять лет знала, что Иван – ее брат.

Мама…

- Мама! – крикнула Полина из прихожей в глубину квартиры, скидывая босоножки.

- Свидание по работе не задалось? – донеслось до нее из комнаты. Раздались шаги, и мать показалась на пороге, удерживая на весу ноутбук и что-то задумчиво в нем изучая. – Чаю будешь?

- Чаю? – переспросила Поля. – Ну давай чаю. Чай будет кстати.

- Сей-час, - отозвалась Татьяна Витальевна, не поднимая головы, и пошла мимо нее в направлении кухни.

- Я тут подумала… - в спину ей обронила дочь, - мам, а почему ты приехала? Только честно.

- Соскучилась. Ну и эта твоя «Мета»… - Зорина обернулась. – Я волнуюсь.

- Что именно эта моя «Мета»? Что с ней не так?

Татьяна Витальевна замерла. Заметила? Может быть, заметила… Но виду старалась не подать. Только чуть медленнее, чем обычно, пожала плечами и проговорила:

- Ну, судя по афишам, там по-прежнему поет твой Мирош. А я еще помню, как ты по нему убивалась. Первая, чтоб ее, любовь. Но я рада, что все прошло, правда.

Полина внимательно смотрела на мать, не отводя сосредоточенного взгляда.

- А причину, по которой он… - она запнулась на мгновение, но продолжила: - по которой он исчез, ты тоже помнишь?

- Разумеется, - еще медленнее, чем двигалась, произнесла Зорина, точно так же глядя на дочь – внимательно и сосредоточенно. – Банально. Испугался брака. Струсил в последний момент. Или даже ничего не планировал с самого начала.

- Тебе самой не стыдно?

- Но это же не я тебя бросила! – ее брови взлетели вверх. Она сделала шаг к дочери и плавно осела на банкетку. Следующие ее слова прозвучали как шелест волн, едва слышно: - Он озвучил тебе новую версию?

- Мне озвучили настоящую версию, - проговорила Полина. – Только сделать это должна была ты. Еще тогда… А ты промолчала. Ты позволяла себе, тете Гале говорить про него всё, что… что в голову взбредало.

- Что он тебе сказал? – побелевшими губами прошептала мать. – Что этот мальчишка тебе сказал?!

- Перестань, пожалуйста, - Полина прошла к столу и присела на стул. Рядом с собой положила конверт. – Я встречалась с адвокатом Дмитрия Ивановича, он передал мне письмо.

- Поля! – вскрикнула Татьяна Витальевна и осеклась. Откинула голову назад, на стену и тихонько заскулила. Знала, что выкричать из себя отчаяние не сможет никогда. И смысла нет начинать, но этого тихого стона не удержала.

- Я никогда не спрашивала тебя об отце. Для меня это не имело значения. Ты была для меня всем, и мне было достаточно. Ты не могла предугадать, что так случится. Но когда узнала – почему не сказала правду?

- Боялась… боялась, ты станешь меня презирать за то, что я отняла у тебя человека, которого ты полюбила. Что из-за меня не сможешь быть с ним, - мать снова подняла голову. Бледность сменилась лихорадочным блеском глаз, а щеки пылали. – Он попросил ничего тебе не говорить, и я… обрадовалась, что он так решил. Я не хотела потерять тебя.

- А я теперь оказалась там же, где была пять лет назад, - выдержка изменила Полине, она всхлипнула и спрятала лицо в ладони, плечи ее затряслись от рыданий.

- Поля! – вскрикнула мать и рванула к дочери, уронив лэптоп на пол. Обхватила своего несчастного ребенка и отчаянно прижалась к ней головой – лбом к виску, точно так же, как всего часом ранее это делал Ванька. – Поленька… Я не знала… я не хотела. Иван просил, мы согласились с Мирошниченко, что так будет лучше всего. Если бы он не просил, я сказала бы в тот же день. Я клянусь тебе, что сказала бы!

- Чужим ребенком проще жертвовать, да? – Полина высвободилась из объятий матери и поднялась. – Я к себе.

- Ты меня не простишь?

- Я так устала, мам…