Поскольку я живу

Сколько так просидел, Иван не знал. Рыдания постепенно стихали. И он почти что просил бога, в которого не верил, в которого даже после того, как его с того света вернули, не поверил, чтобы она просто заснула. Чтобы отключилась от всего случившегося хоть ненадолго. Чтобы утром ничего не помнила – пьяная же. Может же не помнить. Пусть не помнит.

Потому что ему не забыть.

Но это все его – не ее. Почему она должна?!

* * *

- Живо к себе!

- Влад!

- Мать увидит – обоих съест.

- Она не проснется и не увидит, выматывается. Можно к тебе?

- Не нагулялась?

- Влад!

- Чудо-юдо.

Шаги по мягкому ворсу не слышны. А голоса в наступившей тишине – вот они. Живут себе. Гундит – Фурса. Скрипит – Пиранья. Причмокивающий звук. Целуются. Справедливо – она за ним с детства бегала. За басистом, а не солистом.

Все это отстраненно и на задворках сознания. Голова все еще прижата к коленям. Глаза все еще закрыты. За дверью – ни звука. Времени – глушь.

- Влад, гля!

- Тихо!

- А что он?..

- Иди к себе!

- А… он?

- Иди. И спи.

«Спокойной ночи» - никто не произносит. Смысла в нем нет. Что там до нового дня?

Шаги теперь совсем близко.

- Мирош…

Мирош – это к нему. Это он – Мирош.

А раз так… поднять глаза – на Влада. Снизу-вверх. Подняться самому. Рывком. Пройти мимо, не оглядываясь. И затворить за собой дверь. От 924 до 920 всего несколько шагов.

Глава 14

* * *

Остаток ночи был ужасным, и спасало лишь то, что запись в этот день была назначена не с самого утра. Иногда Полина проваливалась в тяжелый сон, выныривая из него, когда ее бросало в жар и кожа покрывалась испариной. А потом начинался озноб, она тянула на себя второе одеяло, сворачиваясь под ним в клубок, чтобы сохранить тепло, выходящее из тела.

Проснулась с рассветом. Голова была как в тумане. Первым делом протопала в душ, тщательно избегая зеркала – смутно представляла себе свой внешний вид и пока видеть его не желала. Чем дольше стояла под струями теплой воды, тем быстрее уходила тревога, наполнившая ее за ночь, и приходило осознание того, что все кончено. Навсегда. Дурацкое слово. Безнадежное. Любое «навсегда» лишает всякой надежды. Вариативность не для тех, у кого «навсегда». Ей было знакомо это и раньше, но еще никогда она не относилась к этому так бесстрастно.

Теперь Полина смотрела на свою жизнь словно со стороны, дальнейшее ей представлялось ясным и определенным. Закончится запись альбома, они наконец смогут уехать домой. И на несколько месяцев к ней вернется ее прежняя жизнь. По контракту она должна принять участие еще в одном концерте, но об этом Полина решила подумать в Киеве. Посоветоваться с кем-то из юристов, есть ли у нее возможность отказаться.

Здесь и сейчас она твердо решила лишь одно – она должна поставить точку в том, что было – или не было? – между ней и Иваном, мальчиком из сплоченной дружной семьи Мирошниченко.

Все становится проще, когда решение принято. Любое действие диктуется уже им, а не желаниями.

Как ранней весной, когда она приняла решение идти на чертово прослушивание в новый проект «Меты».

Полина чувствовала себя абсолютно спокойной, пока приводила себя в порядок. Чуть ярче макияж, чтобы скрыть бледность и неожиданно обнаруженные несколько морщинок у глаз, волосы, собранные в хвост, джинсы и однотонная футболка, тонкий хлопковый шарф вокруг шеи. И браслет – из тонких золотистых кожаных ремешков, в плетении которых затерялись крошечные ракушки и кулон в виде крыльев с гравировкой «М.З.»

Но прежде чем выйти из номера, сделать последний шаг, Полина долго стояла у окна, впуская в легкие прохладный утренний воздух. Она слушала звуки города, раздающиеся вокруг нее, и думала о том, что обязательно сегодня вечером пойдет гулять, а не станет торчать в номере, воображая, чем в это же самое время может быть занят Мирош. Какая ей, в сущности, разница?

Никакой!

Досчитать до тридцати, сделать вдох и переступить порог. С тем чтобы через несколько минут оказаться с чашкой кофе на огромном мягком диване в холле у лифта, в ожидании солнцеликого рок-музыканта, который сегодня тоже должен работать в студии.

Сидеть ей пришлось на удивление долго. Он не вышел к завтраку, когда остальные своевременно потянулись в гостиничный ресторан в дружном порыве заправиться энергией для предстоящего дня. И сейчас можно было усомниться в том, что он был на пробежке в свою обычную раннюю рань – хотя не пропустил до этого ни одной. Потому что, когда дверь лифта в очередной раз раскрылась спустя минут сорок ее безучастного ожидания, он явно был готов к выходу на улицу – то есть в студию: трилби, надвинутая на самый лоб, сразу под ней – очки от солнца, скрывавшие глаза. Куртка в руках, на плечи не накинута. Обнаженные короткими рукавами футболки руки – любуйся теперь, наконец. Сложный полинезийский узор контрастными черными линиями набитый на кожу.

Сразу от лифта, не заметив ее, он направился к выходу из отеля.

- Иван! – окликнула его Полина.