Поскрёбыши

Погода как раз хороша. Вечером безмятежный Костик косит рано подросший бурьян под окнами. Похож конкретно на персонаж из «Свадьбы» Анджея Вайды. Да, свадьба… свадьбу позавчера играли во внуковском ресторане… говорят, Кира, внезапно получившая не то разрешенье на отъезд, не то предписанье к выезду, прорывалась туда... тщетно умоляла пустить ее встретиться с Костиком, которого весь июнь не видела... сегодня можно посмотреть на заколоченную дачу в поселке внешторга... Ариадна Павловна, а Инна была там, в ресторане? Ну конечно… муж и жена одна сатана. Значит, о Кире говорить нельзя. Киры не существовало. Меня не посылали к ней за Костиком два месяца назад. Она еще более призрак, чем старик в шлафроке. Ариадна играет на старом фортепьяно, Бог весть как вытащенном из разваливающегося дома. Поет: но что это, выстрел, нет чайки прелестной, она, трепеща, опустилась в кусты… А где, собственно, Тезей нашей Ариадны? отец Костика? Как ушел из жизни ее младший брат, отец не названного мне по имени молодого человека? Что за намеки, невысказанные упреки в путаных завещаньях? Какие тетеревищи токовали тут, под сумрачными елями? Кто аккомпанировал Ариадне в те дни, когда она хотела свить любви изысканную нить рукой пленительной и узкой? И еще раньше… имя, имя художника! он писал портрет красавицы-матушки здесь, в этом интерьере… его привозила коляска через поле, тогда еще не утыканное еловыми ветками вдоль халявного кабеля. Не он ли разрушил покой того, кому теперь в гробу не спится? Зачем приходил хозяин? так любил родные ели? возмутился судом и разделом дома? или не нагляделся при жизни на ненавистный портрет? А я-то беспечно встряла играть страстями этой семьи… теперь мне во чужом пиру похмелье.. на меня, спящую, глядит портрет, над головой моей ходит СТАРИК, к моему стулу придвинут невидимый, и реальный ли прибор остается пустым возле моего – я боюсь узнать. Потому что если такой прибор материализуется, то не дай Бог из него пригубить.

Больше года прошло – нет писем из Америки. Костик купил двуколку и родил сына Арсюшу. Посадил Инну с мальчиком, хлестнул Иветту. Повез по осеннему солнышку покрасоваться. Но поблекшая птица прежней синевы не набрала, и тонкого стекла синяя вазочка плохо склеилась. Счастья было столько, сколько влаги в море, сколько листьев желтых на сырой земле. Однако на всех не хватило.

Дочь моя Ляля рано, но не так уж плохо вышла замуж. Дом зятя для меня открыт, и на том спасибо. Бываю на хуторе редко. Ариадна Павловна доит козу, молоко звенит о дно литровой кружки. Арсюша трется рядом. Бабушка, а куда ты денешь пустую козу? Я мою посуду, сливая первую жирную воду в миску Злодея. Тот кунает в нее шерстистые бурды. Арсюша топчется, заглядывает мне в лицо. Маруся, почему Злодею во дворе ночью не страшно? потому что он сам страшный, да? Ася, не взорвав никакой колбы, всё же школу толком окончить не захотела и учится на швею-мотористку. Самостоятельная Инна выговорила себе в семье выходные и проводит их в недавно оборудованной квартире на Дмитровском шоссе. Если хочешь быть счастливым – будь им. Захар, для разнообразья, уехал в Америку. Может быть, встретил на Брайтон Бич незнакомую молодую женщину, похожую на мадонну без младенца. Мы с Вами… нет, мы с Вами в одном фильме не играли… и вообще никогда не играли… всё было всерьез.

Кто услышал зов России

Ходжент у нас так и называют – старый город. У порога одноэтажных каменных домов витают воспоминанья. Старых русских мало, лица у них как у белых офицеров в кино. Здесь, в Москве, такое лицо лишь у Иннокентия Александрыча. Он улыбается моему русскому языку – я учился в русской школе. Говорит – дореволюционная речь… уезжать им оттуда некуда и не к кому – семьи выкорчеваны, среда уничтожена… учат и лечат вас до сих пор… тень крыла великой державы лежит на ваших землях.

Выехали от нас русские специалисты-очкарики, выпускники московских и ленинградских вузов, незаметно руководившие производством за спиной директоров нацменов. Нейдут больше щедрые деньги из терпеливой России братским республикам. Остановились заводы и фабрики. Негде стало воровать. Некому продавать – у всех своя курага. Осталась одна стрельба – шииты в суннитов, сунниты в шиитов. Есть еще общие с Россией погранвойска. Я отслужил под командованьем русских офицеров на афганской границе. Вернулся. Двоюродная сестра Манзура сказала мне: Рустам! мои дочери выросли. Которую ты возьмешь в жены? Так завещала твоя покойная мать, выбирай. Я опустил глаза. Юные дочери Манзуры некоторое время стояли перед моим внутренним взором, потом исчезли.

Ношу фамилию Таджибаев. Иннокентий Александрыч сказал: ты из знатного рода. Мать из семьи Джамаловых, и красива была сообразно фамилии. Родила пятерых сыновей и умерла, едва наконец в десять лет отпраздновали мое обрезанье. Растила нас не для того, чтоб мы стреляли в соседей. Я попросил у отца разрешенья заработать в России на свадьбу - и бежал.