Поскрёбыши

Так прошла развеселая масленица, так пришла дружная весна недальнего нашего юга – орловщины. Первый раз слышите вы от меня (раньше не до того было), что у Ларисы рядом со Мценском имелся участок, или сад, или дачка. В разных местах у нас называют это по-разному. Получила шесть соток за долгую добросовестную работу в детдоме. Когда уезжала в Москву нянчить, оставила на соседа через канавку, владельца (теперь уже и по закону) смежного участка. Сосед был работящий и мог использовать по назначенью все двенадцать соток, свои и Ларисины. Человек весьма и весьма примечательный. Звали его Иван Антоныч, как некогда недолговечного младенца-государя. Служил звонарем храма во Мценске. Отзвонил – с колокольни долой. Сядет на громоздкий мотоцикл с коляской, и вот уж мимо смирных частных домишек – у себя на участке. И у Ларисы заодно. Звонариха его померла перед Ларисиным отъездом. Детки – двое умных сыновей – оба стали попами в дальних приходах. Смекаете? смекайте, смекайте. Был он костист и жилист. Пил всего ничего. Меньше других, во всяком случае. С Ларисой был вежлив и к ней услужлив. Но тут вышло неладно: к Ларисе, одно к одному, подселился на дачу свой местный черт, тоже жилистый и услужливый. Послушайте, какая из того вышла чертовня.

Еще Лариса во Мценске первые дни обживалась, а Иван Антоныч прибирался на даче к ее приезду. Стоял вкрадчивый сентябрь: вроде бы лето и вроде бы уже не лето. Вышел Иван Антоныч туманным утречком, смотрит к Ларисе через канавку и видит хорошо знакомую песенную картину: во саду ли в огороде черт картошку роет, молодые чертенята ходят собирают. Картошку на Ларисиной земле Иван Антоныч посадил розовую скороспелку. На орловщине везде чернозем – что ни ткни, всё растет. А у Ларисы вообще земля была как пух. В такой земле только лежать. Подстать хозяйке хороша была земелька. Ну, а черти-то? что же, Иван Антоныч им вовсе не удивился? Да вроде того. Чертей звонарь знавал за долгую жизнь предостаточно. У него с бесями было что-то вроде уговора. Худой мир лучше доброй ссоры. ОНИ забирались даже на колокольню, а уж по винтовой лестнице бегали – Иван Антоныч аж на хвосты им наступал. Визжали будто резаные свиньи. Известное дело, в кого беси первым делом вселяются: в свиней. Так что хозяйственный звонарь избегал держать поросят. Козу куда ни шло и то не хотел. Козлы с НИМИ в родстве. У козлов дух нечистый и глаза блудливые.

Так вот, Иван Антоныч поглядел-поглядел: черти работают толково. Картошку складывают в плетешки, плетешки таскают в сараюшку. Не стал себя обнаруживать. Работают – и пусть работают. Вечером проверил в незапертой сараюшке – цела ли картошка. Вся на месте. Перекрестился и пошел. Славный был мужик Иван Антоныч. Навестил Ларису Николавну во Мценске сразу по ее приезде. Не без умысла. Но теперь бес вселился в Ларису. Я де в Москве жила. За мной де профессор посуду мыл. И так на звонаря привилегированно смотрит. Вроде бы про генералов думать забыла, но об себе больно много стала понимать. Напрасно это она. Ей бы быть благодарной. И от чертей звонарь первая защита. Еще поплатится-поплачется. Нешто она, Лариса, из золота отлита? Что до красоты – про красоту свою она то ли не думала, то ли вовсе не догадывалась. Может, во Мценске все такие, кто его знает.

Звонкокапельной весною, чисто умытым солнечным денечком приехала Лариса показать Никитке финский домик и еще не только что не зацветшие – даже не распускающие листочки яблоньки. На верхних ветках, до которых не достать, всю зиму провисели красные яблочки. Пришел и Иван Антоныч сдавать хозяйство в полном порядке. Увидал его Никитушка и говорит: динь-дон. Лариса ему: ты как, мой ангел, сказал? Никитка опять охотно: динь-динь-дон! А ведь ничего о соседе не знал. Вот и задумайтесь, кто растет. Небось не дебил. Скорее блаженный. Заковылял Никитушка через канавку за Иван Антонычем. Ловит его руку, ласкается: дядя, дядя. Много стал говорить, чертенок. Играет на проталинке со своими дружками-шустриками. А звонарь-то их видит, не то что Лариса. Ему, звонарю, этот дар даден по причине церковного его служенья. Подкрался, связал бесенятам хвосты. Что визгу было! а Ларисе ни к чему. Развязал. Пускай играют, беда невелика.

Вот теперь Никитка и ходит за Иван Антонычем, как, прости господи, жеребенок за кобылой. Хотя вернее было бы почесть звонаря за мерина. И всё поет дитя тонким голосочком: диги-диги-дон! диги-диги-дон! Пришлось Иван Антонычу взять Никиту с собой на колокольню. Тащил на закорках по внутренней лесенке, запыхался. Как поплыл звон, облачка весенние возрадовались, окраинные домики приосанились. Дитя роток разинуло и ручкой в такт звону машет. Говорит звонарь гордячке Ларисе: «Гляди, Лариса Николавна, у тебя с сыном не вышло, так выйдет с внуком». И больше Никитушку иначе как звонаренком не называл.