— Илья Андреич, вам нехорошо?
Это был Витя. Шаров поймал тревожный взгляд мальчика, глубоко вздохнул, выдохнул, поднял руки к голове и помассировал виски. Голову ломило. Он глянул вверх, на секунду проскочила мысль, что дома, возможно, есть какая-нибудь таблетка, но он тут же отбросил эту мысль.
— Все… все нормально, Витя… едем. Полезай в кузов и… пересчитай еще раз, чтобы никто…
— Хорошо.
Шаров с трудом влез на водительское сидение. Рядом пристроился лысый.
— Давай трогай.
— Все на месте, Илья Андреич, — раздался позади мальчишеский голос. — Только холодно очень. Поехали.
— Поехали, — пробормотал Шаров, выжал сцепление и осторожно надавил педаль газа.
Подпрыгивая на ухабах, грузовик покатался вперед. Никаких фар, в полной темноте. Шаров едва различал очертания дороги — да и то, лишь благодаря каким-то едва заметным признакам вроде мелькнувшей колонки с водой или тумбы, на которой расклеивали рекламные афиши.
— Куда ехать? — неприязненно спросил Шаров, сбросив скорость.
Сосед неожиданно хихикнул.
— А ты разве не догадался? К Аньке твоей. В больничку, стало быть. Дорогу-то хоть помнишь или подсказать?
«В больничку, к Аньке…» — молния пронзила его затуманенный, измученный мозг, пальцы сжали баранку с такой силой, что он едва не проморгал незаметный поворот с уклоном. Крыло автомобиля чиркнуло по стволу дерева, машину чуть тряхнуло, из кузова послышался крик, тут же унесенный ветром. Шаров вздрогнул, очнулся, выровнял руль. Сердце колотилось как бешеное.
— Вижу, вспомнил, — усмехнулся лысый, который несмотря на опасность, даже бровью не повел. — Стало быть… не я виноват в ее болезни, как тебе, скорее всего, наплела старая дура…
Шаров боялся оторвать взгляд от едва заметной колеи — но там, в потемках, среди деревьев и кустов, серыми тенями скользивших мимо, ему чудилась тоненькая женская фигура в светлом платье. Девушка маячила впереди и словно звала его, на миг оборачиваясь и маня взмахом прозрачной руки.
— И не ты… — добавил, чуть помолчав, лысый.
— Что… не я?
— Не ты виноват. Она сразу такая была. Я же вас и познакомил.
Шаров сжал челюсти с такой силой, что заскрипели зубы.
«Не слушай его, не слушай его!» — отбивал чечетку мозг, но фраза «Я же вас и познакомил» будто напалм — высветила и испепелила все остальные мысли.
— Господи… — прошептал Шаров.
— Ага. Не говори. Сам до сих пор не могу понять, как все это… закрутилось. А у меня было время, чтобы подумать.
— Над чем? — с трудом выдавил из себя Шаров.
— Ну как… почему мы здесь оказались… кто такой этот букмекер… ведь он… знает про все это, но… решает ли? Или он лишь подбрасывает монетку…
— Я… я не знаю.
— Во-от. А это важно.
— Почему?
Лысый незаметным движением достал откуда-то папироску, чиркнул об ноготь спичкой и задымил.
— Потому что… от этого зависит, как ты будешь жить дальше.
— Разве я могу выбирать? — спросил Шаров после минутного молчания. Он вдруг подумал, что мог выиграть соревнования. И тогда его жизнь сложилась бы совсем иначе. Эти две жизни, в одной из которых он позором едет в спортроту, а в другой — на пьедестале почета, спустя полгода направляется в Париж на Всемирные молодежные игры — вдруг ярко вспыхнули в его воспаленном мозгу — он увидел их одновременно обе, идущие параллельно и будто-то бы совершенно независимо от него самого.
Лысый выдохнул дым в окошко без стекла.
— Я бы и сам хотел это знать. Иначе бы здесь не оказался вместе с тобой и твоими… — мужчину передернуло. Видимо, детей он терпеть не мог в любом их проявлении.
Шаров вел грузовик осторожно, боясь, что древняя техника заглохнет и тогда придется добираться своим ходом, однако, чихая и пыхтя, полуторка худо-бедно пробиралась вперед. Он с удивлением отмечал некоторые знакомые ориентиры — хлебный магазин на углу, очередной памятник вождю или какая-нибудь особо глубокая колдобина на дороге, перед которой он автоматически сбрасывал скорость.
— Вижу, дорогу ты хорошо запомнил…
— Я… не помню, чтобы ездил к ней.
— Понятное дело. Память о прошлом исчезает, стирается, словно его и не было. Остается самое яркое. И то… не всегда.
— Почему?
— Наверное, чтобы с ума не сойти. А может быть, та жизнь исчезает, словно ее и не было. Иначе как ты объяснишь себе там, в будущем, что твое недавнее прошлое — не все тот же бесконечный брежневский застой, а давным-давно канувшие в лету события. Но… разумеется, что-то просачивается. Иногда обрывками, озарениями, иногда во сне. По-разному.
Шаров помолчал, переваривая информацию, а потом спросил:
— Аня… она откуда?
— Она оттуда, из будущего. А вот ты, похоже, отсюда. Такая вот петрушка.
— Как же я туда попал? Ведь… не каждый может… так?