Наступила густая тишина, в которой каждый думал об одном и том же — нужно побыстрее постараться уснуть и почти наверняка завтра, когда они проснутся, их уже найдут. Они услышат топот ног по скрипучему полу, мужские голоса будут выкрикивать и звать их по именам и фамилиям, над лесом зависнут поисковые вертолеты — стрекот их лопастей, также как и настойчивые призывы из громкоговорителей заставят зарничников стремглав забраться по лестнице и появиться перед изумленными спасателями.
Никто не услышал тихий голос Кати, потому что все заснули почти мгновенно — так хотелось им попасть назад, домой, в свое время, в свой дом, свою кровать и к своей маме.
— Ни у кого нет таких часов… я таких никогда не видела, это невозможно, чтобы маленькие часы играли… словно… словно большое радио, как патефон… значит, вы и правда… оттуда? Вы — из будущего?
Но никто ей не ответил.
Она долго лежала в темноте, сон не шел ей. Он вспоминала, как увидела странных ребят, сидя с удочкой на берегу ручья. Она не испугалась, лишь пытливым взглядом отметила, что они явно не местные, причем скорее всего, даже не городские — тех сразу видно, заносчивые, горделивые, не все конечно, но… эти были совсем другие. Как будто… с другой планеты.
Она вздохнула и вновь припомнила торжественную мелодию, которая заставила всколыхнуться ее грудь. И песню эту она тоже никогда не слышала. Как он сказал? Витя… «Ее будут играть, когда мы победим…»
Она представила, как из больших громкоговорителей над сельпо разлетаются раскатистые звуки марша, люди смотрят друг на друга, плачут, целуются и улыбаются. Все счастливы… потому что, наконец… наконец война закончилась…
По спине и ногам у нее побежали мурашки.
Мелодия захватила ее полностью, понесла над шумящим лесом, темными облаками, вспыхивающими разрывами зенитных снарядов, над бесконечными полями, усеянными воронками и горящей техникой, разрушенными городами и селами — и поднимая все выше, выше, наконец воспрянула, озарила ярким солнечным светом. Впервые с того дня, как началась война, Катя уснула, улыбаясь.
— Подъем… подъем… в школу опоздаешь… — кто-то тормошил Витю за плечо.
— Ма-ам… еще пять минуточек, — он вытянул онемевшие ноги. Постель под ним была какая-то жутко неудобная, будто каменная. Попытался перевернуться, но сделать это оказалось совсем не просто — скрюченное тело отказывалось повиноваться.
Он открыл один глаз, чтобы посмотреть, рассвело ли за окном, но никакого окна не обнаружил. Пришлось открыть второй. Но и тот особо не помог. Вокруг стояла кромешная тьма.
— Ма-ам… — позвал Витя, почувствовав, как страх обволакивает мозг и леденит живот.
Он вдруг вспомнил вчерашний день, казавшийся сном, до самой последней детали — автобус, воинская часть со звездами на воротах, хмурый плац, продуваемый всеми ветрами и… отличное настроение. Но что-то потом произошло, отчего настроение это словно бы накрыло серой пеленой, а потом день и вовсе почернел, превратившись в черно-белое кино «про войну». Вспомнил, как они бежали с тяжелым ящиком, тянули его по ледяному ручью, спускались в подвал, вспомнил как электронные часы, остановившиеся на отметке «13:37» заиграли «День Победы»… а потом он провалился в сон.
— Это я, Катя… — сказал в темноте мягкий голос. Кажется, она сама испугалась реакции на свою шутку. — Нужно вставать и уходить. Скоро рассвет.
— А… нас еще не нашли? — послышался Петин сонный голос.
— Нет, — ответила Катя так же тихо. — Вас не нашли. — В ее голосе появились какие-то новые нотки. Витя не сразу уловил их, но потом вдруг понял, что она обращается к ним по-другому, без обычной насмешливости.
Они собрались за пять минут — собирать особо было нечего. Заспанные и едва переставляющие ноги.
— Аппарат поднимем наверх, — сказала Катя. — Поставим под стол и накроем чем-нибудь. Чтобы не так бросался в глаза.
Печь была почти холодной. Они собрались за столом, разделили оставшиеся кусочки хлеба и печенья, затем вскрыли тушенку — каждому по банке, чтобы не делить и как следует позавтракать.
— Никогда целиком не ел банку тушенки, — признался Петя, уплетая аппетитное мясо за обе щеки. — А так всегда хотелось.
Пристроив шифровальный аппарат под столом, они взяли сумки и столпились у двери.
— Нет, — сказала Катя. — Давайте назад к столу. Присядем на дорожку.
Витя незаметно улыбнулся. Так всегда говорила мама перед дальней дорогой. И когда провожали отца в Афган, тоже сидели на кухне в тихой торжественной тишине.
Пришлось вернуться к столу. Минута показалась ему бесконечной.
— Все, идем, — сказала Катя.
Они высыпали наружу. Утренний холодок пощипывал щеки. Далеко на востоке розовела тонкая полоска рассвета. Небо расчистилось от туч и выглядело как огромная модель планетария: в прозрачной тишине яркие звездочки, словно приклеенные к иссиня-черному бархату, перемигивались друг с другом загадочным шифром.
Витя подумал, что никогда не видел такого огромного звёздного неба. В городе оно казалось тусклым, неживым. Здесь же, вдали от ярких источников света, оно выглядело загадочным и пронзительно бесконечным, как время и как сама жизнь.