Послание к Евреям

Южноамериканские и прочие представители богословия «освобождения» концентрируются на потребности человека в политическом и социальном освобождении. Истинные христиане изображаются ими как борцы за права обездоленных народных масс. Свобода рассматривается ими в контексте избавления людей от бесчеловечных режимов и эксплуататорских систем. Следует еще раз заметить, что христиане глубоко озабочены любой формой человеческого угнетения и христианскому Евангелию чуждо всякое равнодушие к отчаянию угнетенных. Иисус очень заботился о людях, кормил голодных и помогал отверженным членам современного Ему общества. Но послание четко и ясно говорит о том, что, если даже человек будет освобожден от всех форм эксплуатации, он все равно останется под гнетом силы, многократно превосходящей власть жестоких гордецов, алчных работодателей или равнодушных политиков. Иначе говоря, злейший враг человека находится внутри него. В данном отрывке ярко изображен беззащитный человек как затравленная жертва трехглавого врага, имя которому «грех — смерть — дьявол». Автор говорит о том, что Христу, как нашему совершенному Вождю, пришлось вступить в схватку с этими злобными силами и враждебными влияниями. Он должен был воспринять нашу плоть и кровь для того, чтобы исполнить предназначенное для Него дело.

Первый враг — грех. В первых стихах послания, как мы уже видели, грех изображен резко отрицательно, как грязное пятно, которое должно быть удалено при очищении (1:3). Эта злая деструктивная внутренняя сила всегда будет препятствовать нам стать такими, какими мы изначально должны были быть. Чтобы удовлетворить нашу потребность в очищении от грязи греха, Христос пришел как священник, который должен был принести за нас жертву, а жертвой был Он Сам. Он должен был совершить «умилостивление за грехи народа» (2:17).

Второй враг — смерть. Смерть является прямым следствием и неизбежным результатом греха (Быт. 2:17; 3:3,4; Рим. 5:12; 6:23; 1 Кор. 15:21,56). На протяжении всей жизни мы от страха смерти… подвержены рабству (2:15). Будучи порабощенными узниками, мы находимся в постоянном «рабстве» (NEB) и потому нуждаемся в освобождении. Восприняв нашу человеческую природу и испытав смерть (2:14), Иисус обезвредил этого мощного тирана.

Возможно, первые христиане, читавшие это послание, знали страх смерти. Преследования и гонения рождали в их сердцах ужас перед реальной перспективой смерти, особенно если она сопровождалась сильными физическими страданиями. Такие верующие нуждались в напоминании о том, что настоящие христиане не имеют страха перед смертью. Но даже если в сердцах христиан при виде смерти все–таки зарождался страх, то тогдашние неверующие просто трепетали от ужаса перед ее лицом. Язычники не имели надежды на будущее, а жили только настоящим. В поэтических строках Эврипида слышится тайное отчаяние древнегреческого язычника, размышляющего о смерти:

Если и есть что–то неведомое,
Что для смертной плоти дороже жизни,
То все равно рука тьмы объемлет его,
Укрывая непроницаемым мраком.
А мы живем, немощные и слабые,
Цепляемся за эту светлую и безымянную надежду,
Которая есть наша жизнь,
Потому что другая жизнь закрыта от нас.
Глубины под нами полны тайн,
И мы плывем по течению,
Вечно питаясь иллюзиями[24]

.

Самое большее, на что могли надеяться римляне, — это продолжать «жить» в памяти любящих их, совсем не имея надежды на личное спасение. С каким вдохновением, должно быть, первые христианские проповедники цитировали великие слова Иисуса, обращенные к людям, скованным страхом смерти: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет; и всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек» (Ин. 11:25,26). Неверующий мир не имеет этой надежды; не имеют ее также и такие идеологии, как коммунизм и гуманизм. Во время Второй мировой войны сэр Джон Лоренс присутствовал на похоронах Станиславского в Московском Художественном театре, которые он назвал «чем–то вроде коммунистического мемориального служения». Вот как он описывал эту процедуру: