Послание моим итальянским друзьям

Если вы изберете первое, вы станете ответственными сотрудниками гибели, унижения, позора и рабства своего отечества; если вы изберете второе, вы. сделаетесь провозвестниками и главными деятелями его освобождения.

Можете ли вы колебаться?

Одна из причин, и я полагаю главная, вашего колебания, это боязнь огромной ответственности, какую вы, конечно, возьмете на себя, открыто и окончательно порвав, не только с теориями, но и с политической деятельностью Мадзини, встав таким образом в оппозицию ко всей демократии или, скорее, ко всей республиканской партии вашей страны, привыкшей больше не думать, не чувствовать, не хотеть самостоятельно, а слепо следовать за своими двумя великими вождями Мадзини и Гарибальди. Эта партия, взятая в целом, будет, разумеется, поражена и испытает суеверный ужас при виде „неизвестных“ молодых людей, – это крупный аргумент всех глупцов, вы это знаете, – осмелившихся открыто восстать против своих уважаемых вождей и взять на себя смелый почин новой политики, независимой от того и другого. В первый момент они будут, может быть, сторониться от вас, как от кучки злодеев, изменников, зачумленных. С вами будут бороться со всем вероломным и глупым остервенением, на какое способны мадзинисты, как они не раз доказали в течение своей борьбы, и которое обнаруживает в них натуру теологов и жрецов. Будут стараться образовать пустоту вокруг вас и, конечно, сделают все возможное, чтобы отдалить от вас рабочие массы. Словом, вам придется пережить тяжелые минуты, и чтобы выйти с честью из трудного положения, вы должны будете пустить в ход весь свой ум, сердце, веру взяться за дело самым настойчивым, самым решительным и энергичным образом.

Это – предприятие и опыт, которые требуют героизма совершенно другого закала, чем тот, который необходим для того, чтобы бороться под знаменем Гарибальди. Там достаточно немного темперамента, немного физической храбрости и способность переносить лишения и усталость в продолжение нескольких недель или самое большее нескольких месяцев; здесь, наоборот, берут на себя обязательство работать всю жизнь, и, как только что сделал наш друг Фортунио в своей газете Gazettino Rosa, клянутся посвятить ее всецело великой борьбе за освобождение пролетариата. Подобное обязательство самое серьезное, ибо оно влечет за собой, как неизбежное следствие, окончательный и полный разрыв с прошлым, со всем буржуазным миром, со всеми друзьями прошлого и союз на жизнь и на смерть с пролетариатом.

Будете вы иметь мужество совершить, со всей логикой, какой требует такая великая работа, и со всей энергией, необходимой, чтобы довести ее до конца, этот разрыв и этот союз?

Принимая во внимание положение, в какое вы сами поставили себя, заявив себя материалистами, атеистами, сторонниками Коммуны и Интернационала, социалистами и революционерами, одним оловом, мне кажется вы не можете больше колебаться, под страхом самоунижения; вы должны идти вперед и, приняв не только в теории, но и на практике все последствия этого нового символа веры, соединиться с нами против Мадзини.

Когда я думаю о глубокой искренности ваших убеждений, вашей мысли и ваших чувств, тогда мне кажется еще более очевидным, что вы должны принять это решение, которое одно только и остается вам, под страхом осудить самих себя на презрение.

Что может вас еще заставлять колебаться? Скромность? Но скромность становится большой глупостью, безумием, преступлением, когда дело идет об исполнении великого долга. Только одна вещь могла бы еще вас остановить: это недоверие к самим себе.

Вот, в самом деле, как вы попытаетесь, быть может, рассуждать:

„Порвать разом с прошлым и со всеми прежними друзьями вещь легкая, и не менее легко объявить, что мы хотим начать новую политику. Но где мы возьмем средства и силы, чтобы“ исполнить подобное обещание? Мы бедны, малочисленны и почти неизвестны. Публика, наши прежние друзья, сами рабочие, ради которых мы принесем эту жертву, переступим этот трудный шаг, попробуем совершить этот опасный скачек, будут высмеивать нас. Мы, одни, бессильны и неспособны исполнить свои обещания; мы смешны, и смешное убьет нас.»

Так вы будете рассуждать, если ваша любовь к справедливости и человечеству недостаточно сильна, если это только воображаемая платоническая любовь, а не одна из тех великих страстей, которые объемлют всю жизнь. Действительная и серьезная страсть никогда не рассуждает таким образом; она идет всегда вперед, она действует, всегда, не высчитывая своих средств, не считая препятствии, создавая одни и разрушая другие, толкаемая непобедимой силой, которая справедливо делает из нее страсть.