обнажённую натуруразучился лапать яполюбил литературувлажный отблеск бытияда теперь мои карманыкниг премногих тяжелейи особенно романыкозерог и водолейвот сорокин и пелевиноба тайно хорошипервый сумрачен и гневена четвёртый от душив звёздно небо залезаютгде взойдя в урочный сроквосхитительно зияютводолей и козерог
«старший ключ в шкатулке лаковой…»
старший ключ в шкатулке лаковойноч кривой а реч прямойбыло много много всякогодо свиданья ангел мойбез тебя я друг мой маленькийбуду как иван лурьеиз собачьей шерсти валенкина давальческом сырьея натуру не насилуюверь не бойся не проситьбуду обувь некрасивуюс чистой совестью носитьокна прогнаны оболганымуха плавает в винеты озябла ли продрогла либуду спрашивать во снеперемалывать гордиться иторопиться померетьчтобы мёрзлою водицеюруки пасмурные греть
«вот золотушная картина…»
вот золотушная картинакогда имея робкий видодин оправданный мужчинапо зимней сретенке бежиткуда спешит и почему-тов тоске взирает на часыего ширинка расстегнутаподъяты русые власыа гражданин приговорённыйне зная горестей и страхсжимает рог заговорённыйв своих младенческих перстахчужого мужества не хочетлишь повторяет «не тяни»томясь в ремесленные ночии земледельческие дниа где-то на углу бульварагде гибель друга целоваласнежок сияет между строки нищий пушкинский продроглети серебряная рыбкакак бы судебная ошибкакак бы флейтист как ветр ночнойкак будто не было иной
«и пел и плясал но утешить не смог…»
и пел и плясал но утешить не смоготдавший обиду взаймыи душу свою заключил на замокв преддверии чистой зимыкогда декабрём наливается грудьпростыл огляделся усталостался соблазн на морозе лизнутьбеззвучный железный металлзамок ли подкову такая бедав земной ли вморожены лёдосколки другого небесного льдадо смерти иной не поймётно если подростку и плеть – благодатьзачем этим гневом кипетькогда ты имеющий право рыдатьимеющий волю терпеть