«Слушай: в небытии одинаковом, то сжимаясь, то щерясь навзрыд…»
Слушай: в небытии одинаковом,то сжимаясь, то щерясь навзрыд,дура-юность, что ласковый вакуумв стеклодувном шедевре горит —только делится счастьем с которыми голосятбез царя в голове,с дребезжащими таксомоторами,что шуршат по январской Москве, —и принижен, и горек он, и высок —мир, ушедший в тарусский песок —строк, ирисок, ржавеющих вывесок,лёгких подписей наискосок…А земля продолжается, вертится, голубая, целебная грязь…так любовь, ее дряхлая сверстница,в высоту отпускает, смеясь,детский шарик на нитке просроченной —как летит он, качаясь, покапо опасным небесным обочинам просят милостыни облака!Как под утро, пока ещё светитсязимних звёзд молодое вранье,серой крысой по Сретенке мечется суеверное сердце моё!Хорошо вдалеке от обиженных, огорчённых отеческих сёлв телевизор глядеть обездвиженный,попивать огуречный рассол,вспоминая горящих и суженых,чтобы ласково чайник кипел,чтобы голос – пристыженный труженик —уголовную песню хрипел.Серый выдох стал сумрачным навыком —но в апреле, детей веселя,по наводке рождается паводок и неслышно светлеет земля.Се – с косичками, в фартучке – учитсянесравненной науке строкинезадачливая лазутчица – легче воздуха, тоньше муки,мельче пыли в квартире у Розанова,невесомее – ах, погоди…свет озоновый времени оного – будто больв стариковской груди —дай ей, Господи, жить без усилия —пусть родной её ветер несёт,мощью гелия – или вергилия – достигая безлунных высот.