Послания

Птичий рынок, январь, слабый щебет щеглов
и синиц в звукозаписи, так
продолжается детская песня без слов,
так с профессором дружит простак,
так в морозы той жизни твердела земля,
так ты царствовал там, а не здесь,
где подсолнух трещит и хрустит конопля,
образуя опасную смесь.

Ты ведь тоже смирился, и сердцем обмяк,

и усвоил, что выхода нет.
Года два на земле проживает хомяк,
пёс – пятнадцать, ворона – сто лет.
Не продлишь, не залечишь, лишь в гугле найдёшь
всякой твари отмеренный век.
Лишь Державин бессмертен, и Лермонтов тож,
и Бетховен, глухой человек.

Это – сутолока, это – слепые глаза

трёх щенят, несомненно, иной
мир, счастливый кустарною клеткою, за
тонкой проволокою стальной.
Рвётся бурая плёнка, крошится винил,
обрывается пьяный баян, —
и отправить письмо – словно каплю чернил
уронить в мировой океан.

«Любовь моя, мороз под кожей!..»

Любовь моя, мороз под кожей!
Стакан, ристалище, строка.
Сны предрассветные похожи
на молодые облака.

Там, уподобившийся Ною

и сокрушаясь о родном,
врач-инженер с живой женою
плывут в ковчеге ледяном,

там, тая с каждою минутой,

летит насупленный пиит,
осиротевший, необутый
на землю смутную глядит —

лишь аэронавт в лихой корзине,

в восторге возглашает «ах!»
и носит туфли на резине
на нелетающих ногах,

и все, кто раньше были дети,

взмывают, как воздушный шар,
как всякий, кто на этом свете
небесным холодом дышал.

«Ночь. Зима занавесила, стёрла трафаретное „Выхода нет“…»

Ночь. Зима занавесила, стёрла трафаретное «Выхода нет»,
где мое трудоёмкое горло излучало сиреневый свет.

Человече, искатель удачи! Мы по-прежнему йодом и льдом

лечим ссадины; прячась и плача, драгоценные камни крадём

друг у друга; любимых хороним, да и сами,

живой чернозём,
норки узкие жвалами роем, изумрудные кольца грызём.

Спи, прелестница, плавай под ивой.

Я не рыцарь на чёрном коне.
Снежный ветер – архивный, ревнивый —
кружит сонную голову мне

и свистит, подбивая итоги, призывая мгновение: «стой!»,

чтобы я, утомленный с дороги,
бросил камешек свой золотой

у порога, вздохнув: далеко ты затерялся —

песчинкой в пыли,
тусклой бусинкой из терракоты,
обожжённой могильной земли.

«Мой земноводный Орион за облаками схоронён…»