Посланник

— Есть, — Кузнецов козырнул и вышел.

В кают-компании офицеры недоуменно смотрели на командира. Он сел на место старпома, а его кресло оставалось свободным. Шушукались потихоньку: такого еще не бывало. Вошел Михайлов.

— Товарищи офицеры, — скомандовал Кузнецов.

— Товарищи офицеры, — приветствовал Михайлов и сел в кресло командира. Начал без предисловий: — Вам предстоит боевой поход. Возможно, вы не вернетесь из него. Шансы вернуться или остаться в море пятьдесят на пятьдесят. В этот поход пойдут только добровольцы. Подумайте сами, доведите ситуацию до каждого матроса, старшины и мичмана. Повторяю — поход добровольный, за отказ наказан никто не будет. Времени на раздумья даю полчаса. Через тридцать минут приказываю всем офицерам собраться здесь и доложить о личном решении, о решении каждого подчиненного матроса, старшины и мичмана. Спасибо, все свободны.

Михайлов вернулся в капитанскую каюту. Через двадцать пять минут вошел Кузнецов

— Разрешите?

— Входите, Николай Васильевич. Не обижайтесь, но вынужден спросить и вас — какое решение вы приняли?

— Если вынуждены, — усмехнулся он, — тогда не обижаюсь. Я иду в поход.

— Много вопросов задавали офицеры? — спросил Михайлов.

— Много, — вздохнул Кузнецов, — но что я им отвечу: сам ничего не знаю. Экипаж проверенный, в разные походы ходили… Сам переживаю, Николай Петрович, какое решение примут?

— Я понимаю, Николай Васильевич, неизвестность — худший враг. Да и я говорил резковато, ни слова о Родине и воинском долге.

— Может этим вы подтолкнули кого-то к принятию решения?

— Может и так, Николай Васильевич, может и так. Но решение они должны принять сами, без давления Родиной и офицерским долгом. Мне, ведь, тоже жить хочется и близкие не знают об опасности. Знает сын, но он верит, что я справлюсь.

— Сын? Сколько ему?

— Девять лет скоро. Это тот мальчик, который был на приеме у Президента со мной. Помните? — Михайлов глянул на часы. — Идемте, тридцать минут истекли.

Он вышел, так и не дав возможности ответить Кузнецову.

Через десять минут на берег сошли с вещами два матроса срочной службы и тот капитан-лейтенант, который "не ласково" встретил Михайлова.

— Я рад, что экипаж очистился, — начал говорить генерал, — и что теперь мы вместе. Ваш командир, капитан первого ранга Кузнецов Николай Васильевич, — он встал, Михайлов жестом руки посадил его, — три дня назад был у верховного главнокомандующего вооруженными силами Мешкова, Президента Российской Федерации и получил приказ. С этого момента экипаж корабля и он сам подчиняется только лично мне. Министр обороны и командующий флотом получили соответствующие указания, теперь вы не имеете права выполнять их приказы и распоряжения. Это связано с моими особыми полномочиями и разрешением на применение ядерного оружия без согласования с кем-либо другим. Я хочу, чтобы вы это знали заранее и у вас не возникали вопросы, например, что творит этот сухопутный генерал.

Я верю, что наш поход закончится успешно, — продолжал Михайлов, — только победа — других слов не знаю и не признаю. Самый большой враг солдата и моряка — это неизвестность, не ясность. Я принял стратегическое командование этой подводной лодкой, тактические вопросы станет решать капитан первого ранга Кузнецов. Почему принято именно такое решение? Потому, что я лучше любого из вас знаю возможности и способности этого корабля. Это не праздные слова, товарищи офицеры, я не простой генерал, я отец этой лодки, ее родитель и создатель. Я никогда не ходил в море, но, если я родил такое морское дитя — могу я чуть-чуть считать себя моряком, как вы думаете, товарищи офицеры?

Михайлов заметил, как заулыбались и расслабились офицеры, выпуская из себя страх неизвестности. Кузнецов встал.

— Разрешите, товарищ генерал-лейтенант?

— Говорите, Николай Васильевич.

— Полагаю, что выскажу общее мнение. Мы все, конечно, размышляли — почему к нам направили сухопутного генерала и что он может понимать в морских делах? Но, приказ есть приказ, его никто не оспаривал. Теперь все понятно, вы вице-адмирал по-нашему, хоть и носите сухопутную форму. Спасибо, что сняли камень с души.

— И вам спасибо, — продолжил Михайлов, — но хватит лирики. Нам предстоит в течение нескольких дней провести модернизацию лодки своими силами под моим личным руководством. Потом боевой поход. Никаких испытаний корабля не будет, это боевой поход. Никто американцев трогать не собирается, их бы ваш командир и без меня по дну размазал. Боевую задачу поставлю позже, а сейчас за работу. Прошу остаться командира БЧ-4, вас, Николай Васильевич, и старпома. Остальные свободны.

Михайлов наблюдал, как расходились офицеры и это его радовало. С лиц исчезла озабоченная неопределенность.

— Командир БЧ-4…

— Я, товарищ генерал-лейтенант, старший лейтенант Миронов.

— Любая связь с берегом, кораблями и лодками, любая внешняя связь только с моего личного разрешения. Капитан первого ранга Кузнецов и его старший помощник не имеют права любой связи с кем бы то ни было. Все полученные радиограммы любого характера приносить мне лично. Приказ понятен?