Посланник

— Идиот. Ты даже слышать не можешь. Сейчас к тебе ушнюка пригласят, потом поговорим.

Николай вышел из комнаты.

— Послушайте, генерал, — обратился Загурский к вошедшему Фролову, — что это за маразматик был. В науке надо немного чокнутым быть, но не совсем же, по крайней мере.

— Прошу вас, Валентин Дмитриевич, — Фролов указал на дверь.

— Куда еще? Я вам кажется, генерал, вопрос задал.

— К ушному доктору.

— Куда? Вы что здесь, все охренели?

— Нет, Валентин Дмитриевич, только вы. И это не маразматик был, это создатель нового материала, который не в формулах — в реалиях есть. Его можно потрогать, пощупать, погладить. Это настоящий ученый. Не чета всяким. А сейчас прошу… к доктору.

— Хватит с меня, хватит. Я немедленно уезжаю. Распорядитесь самолет приготовить.

— А вас никто не спрашивал о желаниях, Валентин Дмитриевич. Сначала к доктору, потом новый материал смотреть.

— Ага, сейчас, разбежался.

Фролов подошел, не сильно ткнул Загурского в солнечное сплетение, бросил вошедшей охране:

— Тащите его к ушнику, потом сразу в цех, где прессы стоят.

Охрана потащила согнутого пополам и хватающего воздух Загурского. Фролов не громко, но чтобы его услышали, бросил напоследок:

— Развелось тут… дерьмократов всяких московских, нервы еще мотают…

Фролов прошел в соседнюю комнату.

— Вы извините, шеф, не расстраивайтесь. Он не плохой ученый так-то, только с гонором. Наверное, потому, что считает себя лучшим. Его после ушника сразу в цех приведут, пусть материал своими глазами увидит, под прессом его попробует. Вы не возражаете?

— А что — правда к ушнюку повели? — Улыбнулся Михайлов.

— Это с него немного спеси собьет, а то до дела всю кровь выпьет.

— Ладно, Иван Сергеевич, ладно. Не переборщите только — ему же еще работать потом.

Михайлов присел в кресло, закурил.

— Что-то устал я сегодня. Такие гонористые мужики не делают позитива в работе.

— Вы знаете, Шеф, хотите мое мнение?

— А как же, я же с ушами, — Михайлов произнес весело.

Фролов немного подумал.

— Он не гонористый, может и хуже даже. С конструкторами, имеющими имя, общается нормально. Своих инженеров не видит, не слышит, не признает, как и охрану. Считает всех быдлом, не достойным его общения. С простым инженером ни за что говорить не станет. Может только с начальником отдела и то через губу. Вы меня понимаете, Шеф.

Михайлов вздохнул.

— Понимаю, Иван Сергеевич, понимаю. С ним тяжело. Амбициозность, говнистость, но мозги то есть. И этим все сказано. Пойдем, пора уже.

В цехе уже стоял Загурский. Спеси, может быть, поубавилось, а может и нет. Такой не покажет вида перед охраной. Наверняка внутри все кипит от ярости. Куда он ее направит?

— Вот этот материал, Валентин Дмитриевич.

Михайлов протянул квадратный метр тонкого листового металла. Загурский взял, повертел его в руках. Что за сплав — не понял. Легче железа и алюминия. Бросил с пафосом на пол.

— И вот из этой жестянки вы хотите делать корпус атомной подводной лодки? — спросил он с иронией у Михайлова.

— Почему же только корпус? Реактор тоже будет внутри такой обшивки. Уйдет вся свинцовая составляющая. Представляете — насколько легче станет лодка? На тонны, на многие тонны. Это даст…

— Хватит, — оборвал Загурский, — с меня хватит. Я уезжаю. Шизофренией занимайтесь без меня.

Он направился к выходу, но по кивку Фролова охрана схватила Загурского за руки.

— Вот что, Иван Сергеевич, — произнес Михайлов, — увещевания здесь, видимо, бесполезны. Я предлагаю следующее. Снимите с него штаны, привяжите к какой-нибудь станине и отстегайте ремешком хорошенько. Солдатским ремешком, до крови, чтобы почувствовал. А пока учите его уму разуму, пусть он материал в действии посмотрит, под прессом, например. Потом в этих листах его в сам реактор засуньте, где никакой свинец не спасет. А потом, с ученой жопой, уже ко мне.

Михайлов ушел, слыша за спиной смех от последних слов. Он прошел в выделенную комнату, налил рюмку коньяка, выпил. Наверное, прав Фролов в своей характеристике. Ничего, это несколько остудит Загурского, сильно ударит по гонору, тем более прилюдная порка. В другой ситуации это бы озлобило, затаился бы он и отомстил. Не Михайлову или Фролову, государству бы отомстил, например, продав совершенно секретную документацию за рубеж. Здесь другое — он увидит, поймет и, как ученый, будет ошеломлен, а не озлоблен. Очень на это надеялся Михайлов, но не собирался лишний раз рисковать. Теперь путь для Загурского за границу закрыт навсегда.

Он появился в комнате через час. Михайлов предложил сесть.

— Спасибо, мне стоя удобнее.

Николай не стал улыбаться, хоть и хотелось это сделать. Зачем лишний раз обижать.

— Все посмотрели, Валентин Дмитриевич?

— Все, Николай Петрович. Жаль, что сразу не мог даже предположить возможное.

— И не надо было предполагать — надо было просто послушать и посмотреть.

— Извините, Николай Петрович, но мне представить сие было невозможно.