Может быть, как раз движение и блеск волос пленницы в ту минуту, когда Швейбан скинул с нее платок, и вызвали у светлейшего уже с первого мгновения какой-то особый интерес к подаренной наложнице. Баты-хан сразу и безоговорочно признал, что перед ним истинная красавица. И все же не красота пленницы и даже не мысль о том, что это чудесное существо отныне его собственность, так взволновали светлейшего. Настоящий интерес вызвал у него стеснительный взгляд рабыни. Хан встал со скамейки, шагнул к прибывшей и стал ждать, когда она поднимет на него глаза. Ему важно было знать ее первую реакцию от встречи с ним... Увы, упрямица так и не удосужила его взглядом: казалось, что ее больше интересовал подол собственного платья, обшитый кружевами... И тогда хан понял, что перед ним самолюбивая, знающая только себя гордячка.
— Какая дикарка! — признался он, впрочем, вложив в свое восклицание больше очарованности, чем разочарования. — Готов поспорить, что она не видит нас с вами!
Молодой наместник уже ругал себя за выбор — в эту минуту он был уверен, что не угодил дяде...
Между тем он ошибался. Повелитель никогда не выказывал радости там, где действительно был рад. Даже к победам своим он относился скептически, тем самым как бы предупреждая себя и других, что завтра с таким же успехом можно горько заплакать. Для него являлось обычным вести себя как бы в противовес своим настоящим чувствам. И, конечно, такое поведение вводило в заблуждение тех, кто его плохо знал.
Вот и на этот раз все было не так, как казалось на первый взгляд: светлейший сразу почувствовал влечение к подаренной рабыне, но усилием воли сумел скрыть это.
Пляшущий огонь факелов, установленных на специальных вилках, как бы дополнял и множил исключительность рабыни — удлинял ее и без того длинные ресницы, делал бездонными глаза и длиннее тонкую белую шею. Ее волосы, казалось, рассыпали сиреневые искры. Красавица выглядела послушной, скромной и спокойной. Казалось, ее не волновали ни откровенные взгляды мужчин, ни даже будущее, которое готовила ей эта встреча...
Между тем затянувшуюся паузу, в течение которой светлейший и его племянник взирали на пленницу, по-своему оценил слепой. Сидя за шахматным столиком, тот наконец пошевелился и стал кашлять — напомнил о своем присутствии. Предчувствие беды посетило старика. Он поспешил заметить:
— О повелитель, знаю, что здесь женщина. И потому спешу напомнить давно известную истину: все беды от женщин! Смотри на нее просто как на роженицу и не внушай себе космических мыслей! Это не богиня! Это обычный комок грязи!
Слепой так и продолжал бы в том же духе, но тут в шатре неожиданно прозвучала команда светлейшего:
— Выйдите все! — и специально, чтобы не обидеть советника, Баты-хан добавил: — И ты тоже, слепой!..
Только тогда Швейбан понял, что угодил. Радуясь, молодой воскликнул:
— Я был уверен, что она понравится тебе, дядя! У нее такие глаза! Да и вся она!..
— Довольно! — грубо остановил его хан.
Швейбан радовался и одновременно чувствовал, что его сосет червь ревности: в глубине души бедняга уже жалел, что расстался с такой жемчужиной...
Но особенно негодовал слепой. Этот готов был убить пленницу... Швейбан вышел, а Кара-Кариз еще некоторое время сидел за столиком. Наконец встал и, всем своим видом давая понять, что недоволен, направился вон из шатра...
Когда оба удалились, светлейший решительно взял красавицу за руку и подвел ближе к огню. А сам опустился напротив в кресло. Так, в молчании, они провели несколько минут...
Баты-хан давно не имел женщин. В поход он их не брал. Тяжелые переходы, кровопролитные сражения убивали в нем всякое желание связываться с любовницей. Женщина могла внести только смуту в его походную жизнь, а в душу — раздражение. «Чтобы знаться с любовницей, — размышлял он, — душа должна быть свободной от страха и бесконечных забот». Развлечение с женщиной, когда каждый день уносил сотни, а порой и тысячи жизней, виделось ему верхом бесхарактерности. Только сумасшедший, по его мнению, мог думать о бабенке, когда перед глазами лились реки крови и вздымались горы трупов. Даже в молодости он не позволял себе глупить в подобных ситуациях. Ну, а в последние годы, и вовсе отказывался от сладких утех. И только бесшабашный Швейбан мог додуматься сделать ему такой подарок... Светлейший выкинул бы девицу из шатра, если бы сразу, с первого же мгновения, его не посетило странное, тут же возымевшее над ним власть удивление: ему почудилось, будто он вступил в пределы иного мира... Это была судьба. Вот так же звезды миллионы лет светят независимо друг от друга, но приходит минута — и иные из них вдруг сталкиваются... Пленница принесла с собой какую-то загадку. Как человек, привыкший доводить всякое дело до конца, Баты-хан понял, что должен разрешить эту загадку. Тем более что ему ужасно захотелось этого! Вместе со страстью, которая вдруг пришла к нему, он угадал в себе необыкновенный интерес к жизни — понял, что знает не все ее таинства...
Наконец он спросил:
— Как зовут тебя, звезда моя?