Посланник Бездонной Мглы

Это продолжалось не слишком долго. Уже через несколько мгновений Гуфина речь опять стала разборчивою и связной.

— Вот он и приехал теперь. И накидку привез, в которую и та самая шкура вделана. Редкая, хорошая шкура, и скорняка подыскал меняла хорошего. Богатая накидка получилась, узорная, теплая да просторная. Только — вот ведь беда! — на подобную роскошь в наших убогих местах мало кто расщедриться может. Как бы даже не один-единственный человек в Долине оказался способен решиться такое себе позволить… — Ведунья неожиданно уткнулась тяжким, будто копье, взглядом в девчоночье лицо. — Не знаешь, Ларда, кто он, человек этот? Не знаешь… Ты много чего не знаешь, глупая Ларда. Например, что послушники на каждую тварь из жертвенного стада знак особенный ставят. Ну, просто выжигают каленой медью клеймо — так вроде и не видать, а с изнанки даже слепой приметит… А мы-то, мы-то: «Ай да девка! Круглорога дикого завалила!» Как же, дикого… Ты, может, думаешь, Устра тебе простит, что Фасо его целый зимний день голого вокруг заимки гонял? Ты, Ларда, зря так думаешь…

Гуфа в сердцах махнула рукой, замолчала, потупилась. Леф, ничего толком не уразумевший, растерянно поглядывал то на нее, то на Ларду. А Ларда, похоже, уразумела все.

— И что же будет? — спросила она хрипло.

— Хорошего теперь ничего не будет, — ведунья так внимательно рассматривала свои изломанные черные ногти, словно впервые их увидала. — Устра суда потребует — вот что будет.

Ларда презрительно фыркнула:

— Да отдаст ему родитель этого вонючего круглорога! Ну, еще выпорет, конечно, кое-кого… Так что мне, впервые, что ли?

— Больно ты, девка, храбра! — медленно закачала головой Гуфа. — Дело ведь не в круглороге, дело в оскорблении Бездонной — вот как они скажут. И уж тут тебе одной поркой родительской не отстрадаться, нет. Могут права выбора лишить, чтоб не плодились нарушители обычая; могут не одну скотину, а все Торково достояние для возмещенья содеянного на заимку взять. А еще могут потребовать, чтобы какой-либо парень за тебя в послушники шел — провинность твою замаливать. Ты же девка, тебе на заимке жить не положено… Вот и скажут: «Тот, кого Бездонная выбором удостоит… » А кого она удостоит? Объяснять?

Девчонка посерела.

— Что же мне делать? — Лардин шепот был еле слышен. — Может, в горы уйти?

Старуха снова потупилась.

— Пока не надо, — в голосе ее Лефу почудилось нечто совсем уже странное. Извиняется она, что ли? — В горы, возможно, и придется (и не только тебе), но с этим спешить не следует. Пока пусть все своим чередом идет. Вдруг да управимся? — Гуфа повздыхала, а потом застонала внезапно, словно болело у нее. — Вот ведь некстати, ну до чего некстати все это! Нурд-то к Предстоятелю поехал, Амдово тело повез показывать… Ведь может так выйти, что Амду из-за отсрочки с захоронением Вечная Дорога не откроется, и ради чего же все? Теперь послушников на испуг не возьмешь, у них теперь белый орех под полой запрятан… Ну зачем тебе нож этот на глаза подвернулся, Ларда?

Торкова дочь пусто глянула на ведунью:

— Может, мне надо себя убить?

Вот тут-то старуха взъярилась по-настоящему:

— У тебя что, в голове древогрызы выели?! Одной провинности мало, новую совершить захотела? Нет, скажи, ты и впрямь хочешь еще хуже сделать, да?! Коли так — давай, режь себя! Прыгай на камни! Только вниз лбом не прыгай — камни сломаешь… Ну почему же ты глупая такая, Ларда? Хуже Вечного Старца — у того, говорят, в голове пусто, а у тебя там дурость на дурости! Уж лучше бы ты язык свой откусила да съела, чем беду подманивать… Убьет она! Ты уже одного человека успела убить, хоть и век твой плевка короче. Думаешь, погубили бы Истовые Фасо, если бы Устра не постарался сквитаться с ним за неправедную обиду? Ты зря такое вообразила, маленькая глупая Ларда! Зря! Из-за тебя Фасо умер, считай — ты погубила. А ведь он не бешеный был — человек, хоть и плохой. Одно дело — убить в схватке, обороняя себя (а лучше — других), но когда вот так, по глупости, Мгла знает кого… Э, да что толку мне с тобой говорить, с несмышленышем!

Гуфа вскочила и, клокоча, словно забытый в очаге горшок, направилась было к перелазу, однако на полдороге с маху хлопнула себя по лбу, вернулась.

— Держи! — ведунья сунула к Лефову носу не слишком-то чистую сухонькую ладошку, на которой отблескивала медью затейливая вещица. — Как пользоваться, пускай Хон объясняет. Думала я, что тебе не понадобится такое, да только нынче от послушников всякого ждать приходится.

* * *

Катятся-громыхают колеса, раскачивается на ухабах возок… Который же день исполнился неспешной, выматывающей душу езде? Третий? Четвертый?

Да ну его к бешеному, этот нелепый счет. Зачем перебирать в памяти дни, похожие один на другой, как гремящие под колесами камни?