Посланник князя тьмы [Повести. Русские хроники в одном лице]

— Все они суки! Мы готовы были за нее… А она за «зелененькие»… Боже мой, какая мерзость! Какие же они все суки! — Сергей схватил бутылку со стола и выпил прямо из горлышка. — А эти ублюдки говорят о каких-то розовых и голубых шестидесятниках, распевающих песенки о комиссарах в пыльных шлемах. И никто не скажет о тех, кто по молодости лет пытался сделать что-нибудь, проломить эту стену в семидесятые, в начале восьмидесятых. Как я ненавижу эту страну! Сколько нас, мужиков, осталось из всего класса?

— Трое.

Как трое?

— Нет, подожди. Двое. Володька в прошлом году разбился по пьяни на машине. Трое в Афгане. Мишка в госпитале умер. Костя после Чернобыля, в восемьдесят восьмом.

— А Сашка?

— Ты что? Его же через год после окончания школы в драке на свадьбе зарезали.

— Да нет, я говорю о Кононове.

— Он в восемьдесят пятом, в дурдоме. Сделали укол нестерильным шприцем и… — Вакулов развел руками.

— Какие он песни писал. А что с институтскими?

— Да я с ними тоже не особо поддерживал контакт, но большинство, особенно те, у кого папаши что-то собой представляли, давно уже за границей живут. А те, кто остался, в основном спились.

— Как я ненавижу эту страну! Остаются одни придурки и негодяи! — Сергей схватил себя обеими руками за волосы и начал раскачивать голову из стороны в сторону.

— Серега, ты готов. Тебе больше пить нельзя. Иди проспись.

— Что? — Николаев отпустил свои волосы и, навалившись грудью на стол, уставился пьяными, налившимися кровью глазами на Вакулова. — Кто это мне говорит? Не ты ли у нас в институте комсомольским секретарем был? Не ты ли нас закладывал?

Стоявшая на столе бутылка опрокинулась и скатилась на пол. Вакулов вдруг побледнел, приподнялся, схватил за лацканы пиджака Сергея и, приблизив его лицо к своему, сказал:

— Да что ты знаешь обо мне, чтоб это говорить? Ну! А не благодаря ли таким, как я, ты сегодня можешь говорить все, что тебе вздумается? А ты забыл, когда тебя в гальюн в институте спустили за твое правдоискательство, кто тебя вытащил? А может, ты думаешь, что после того как тебя подстрелили, ты очень кому-то нужен был? Знаешь, сколько таких горячих борцов за справедливость сейчас валяются спившиеся под забором, без прописки и крыши над головой. Чего-чего, а это дело у нас в стране отлажено хорошо…

Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянула секретарша.

— Алексей Рудольфович, вам нужна моя помощь?

Вакулов отпустил Николаева, качнул головой, отгоняя хмель, и, пригладив волосы, сказал:

— Нет, не надо. — Затем взглянул на мерно посапывавшего в луже разлитой на столе водки Сергея. — Хотя, постойте. Наш сценарист слегка перебрал сегодня. Наверное, в этом и заключается специфика творческой профессии, нам, простым смертным, этого не понять. Но мне нужно, — в его голосе появились стальные нотки, — чтобы он через несколько часов был в форме и работал. Похоже, ему просто не хватает женского тепла. Разбудите и займитесь им.

— Хорошо, Алексей Рудольфович. Можно забирать?

— Справитесь одна?

— Не в первый раз.

— Да, постойте, Володя должен был передать мне кассету.

— Она у вас, Алексей Рудольфович, в сейфе. Достать?

— Не надо, можете идти.

Едва пьяный Николаев и секретарша, которая поддерживала его за плечи, вышли из кабинета, Вакулов вытряхнул на ладонь из небольшой пластмассовой коробочки несколько зелененьких горошин, проглотил их, затем достал из сейфа портативный магнитофон и запечатанный скотчем конверт с кассетой. Положив перед собой пачку бумаги и несколько остро заточенных карандашей, Алексей надел наушники и включил воспроизведение. Запись была сделана с помощью очень чувствительного микрофона и изобиловала множеством посторонних шумов, но все же это не мешало довольно четко различать голоса и почти каждое произносимое слово. Говорили несколько человек, начало разговора отсутствовало. Вакулов послушал несколько минут, привыкая к голосам и как бы систематизируя их, перемотал все назад и вновь включил. Его карандаш заскользил по листу бумаги, записывая лишь ему понятными значками стенограмму разговора.

— Знаете, что говорят на митингах? Развесим этих ублюдков, номенклатурщиков и бывших первых секретарей, а сегодняшних «демократов», на фонарях. А детей их, которым богатенькие родители понакупили шикарных особняков на берегах лазурных морей, посадим на кол. До седьмого колена всех вырежем, за то, что Россию продали и разворовали. Нисколько не сомневаюсь — ни мне, ни вам не хочется болтаться на суку. Сами понимаете, в этой ситуации нам необходимо что-то предпринять, и то, что мы сейчас пытаемся сделать, — наше единственное спасение. Мы должны вновь взять власть в свои руки. Поэтому сейчас военное положение — выход не только для нас, но и для всей страны. Многие его ждут как манны небесной. Даже самые ярые наши оппоненты, представители конкурирующих групп и партий понимают, что все мы политические банкроты и не можем предложить народу ничего, кроме разглагольствований на тему приватизации и демократизации общества, чего сами же, как огня, боимся.