Посланник

– Пристегни-ка лучше ремень, – не без издевки произнес он. – Мы через несколько минут сядем.

Сара, образцовый узник, попыталась сделать то, что ей велели, но руки ее безжизненно лежали на коленях и не желали слушаться.

Она прижалась лицом к холодному стеклу окна. Снаружи стояла полнейшая тьма. Через две-три минуты самолет вошел в облака и занырял в волнах турбулентности. Жан-Мишель налил себе еще порцию виски и залпом выпил.

Выйдя из облаков, они попали в снежную бурю. Сара смотрела вниз, изучая расположение наземных огней. Вокруг северной оконечности большого водного пространства была масса яркого света, а вдоль линии берега драгоценными камнями сверкали лишь отдельные огни. Она попыталась вспомнить, куда, как сказал Зизи, она едет. «В Цюрих. Да, именно туда. В Цюрих… К герру Кларсфельду… Монэ, за которого Зизи готов заплатить тридцать миллионов…»

Самолет пролетел севернее центра Цюриха и стал спускаться к аэропорту. Сара молилась, чтобы он взорвался. А он сел до неприличия гладко – настолько гладко, что она даже не заметила, как он коснулся земли. Жан-Мишель спокойно смотрел в окно, а Сара все больше погружалась в забытье. Фюзеляж самолета казался ей длинным, как альпийский туннель, а когда она попыталась что-то сказать, то не смогла произнести ни слова.

– Средство, которое я тебе только что вколол, действует недолго, – сказал Жан-Мишель возмутительно успокаивающим тоном. – Ты скоро сможешь говорить. Во всяком случае, я надеюсь, что так будет, – ради тебя.

Самолет замедлил ход. Жан-Мишель спустил черную вуаль ей на лицо, затем отстегнул наручники и кандалы. Когда самолет наконец остановился, он открыл заднюю дверь и выглянул, проверяя, все ли в порядке. Затем он подхватил Сару под мышки и поставил на ноги. Кровь с болью прихлынула к ее ногам, и у нее подкосились колени. Жан-Мишель подхватил ее, чтобы она не упала.

– Переставляй ноги, – сказал он ей. – Иди же, Сара. Ты ведь помнишь, как ходят.

Она помнила, но смутно. Дверь была всего в десяти футах от нее, а Саре казалось, что надо пройти по крайней мере милю. Сделав несколько шагов, она наступила на край абайи и качнулась вперед, но Жан-Мишель снова удержал ее. Когда она наконец добралась до двери, ее обдало ледяным воздухом. Шел сильный снег, и было ужасно холодно, а из-за черной вуали ночь казалась еще темнее. Снова никаких таможенников или полицейских ВВС – лишь черный «мерседес» с дипломатическим номером. Задняя дверь его была открыта, и Сара увидела сидевшего там человека в сером пальто и мягкой шляпе. Несмотря на затуманенное вливаниями сознание, она все же поняла, что произошло. «ААБ-холдинг» и саудовское консульство в Цюрихе попросили встретить ее как VIP-пассажирку, прибывающую из Сен-Мартена. Все было совсем как при отъезде: ни таможенников, ни полиции ВВС, ни возможности сбежать.

Жан-Мишель помог ей спуститься по лесенке, затем провел по бетонной площадке и посадил на заднее сиденье «мерседеса». Он закрыл дверцу и тотчас вернулся в самолет. Когда машина рванула с места, Сара посмотрела на сидевшего рядом с ней мужчину. Вуаль мешала ей, поэтому она видела лишь очертания. Огромные руки. Круглое лицо. Поджатый рот, окруженный жесткой щетиной бородки. Еще один бин Талаль, подумала она. Этакий ухоженный горилла.

– Кто вы? – спросила она.

– Неважно. Я Некто.

– Куда мы едем?

Он двинул ей кулаком в ухо и велел прекратить разговоры.

Через несколько секунд «мерседес» с дипломатическим номером промчался мимо засыпанной снегом фигуры, сидевшей с жалким видом под открытым складным верхом застрявшей машины. Мужчина, казалось, не обратил на промчавшийся мимо «мерседес» ни малейшего внимания, хотя взглянул в его сторону, когда автомобиль поехал по пандусу на автотрассу. Мужчина заставил себя медленно сосчитать до пяти. Тогда он опустил складной верх и сел за руль. Как только он повернул ключ зажигания, мотор мгновенно заработал. Он включил скорость и выехал на дорогу.

Сара понятия не имела, как долго они ехали – час, может быть, дольше, – но знала цель поездки. Остановились, поехали дальше, внезапно вернулись и помчались с тошнотворной быстротой – Эли Лавон называл такие маневры «супротив наблюдения». Узи Навот именовал их «подтирками».

Она смотрела в сильно затемненное окно. Она несколько лет жила в Швейцарии молоденькой девушкой и довольно хорошо знала город. Такими она цюрихские улицы не помнила. Это были грязные темные улицы северных районов и промышленных окраин: уродливые склады, почерневшие кирпичные здания фабрик, закопченные железнодорожные депо. На тротуарах не было прохожих, в трамваях – пассажиров. Казалось, она одна на всем свете с Неким в качестве компании. Она снова спросила его, куда они едут. В ответ он двинул локтем ей в живот с такой силой, что она стала звать маму.