Читаем Посланники полностью

Посланники

- Отец, - я досадливо потряс головой, - можно подумать, что у тебя комплекс ложной фиксации, если не замечаешь аномальные явления нашего времени. Главный ребе нашего города часто говорит: "Грустно, когда человек видит и не знает, что видит".

Сжав мои пальцы, мама прошептала:

- Здесь такое творится, и мне важно лишь одно: чтобы мой сын не допустил ошибки. Беги, сынок! Заклинаю тебя, беги! Не хватало ещё, чтобы то, что здесь заваривается, коснулось тебя.

В маминых глазах читалось: "Бог милостив, а на отца давить бесполезно…Кому-то суждено принимать на себя страдания…"

- Мама, - шепнул я, - что означает быть женой?

- Ты хочешь знать?

- Да.

- Думаю, об этом говорить не стоит, но если ты хочешь знать, то знай, что это искусство делить с мужем его желания, страхи, восторги и ещё разное другое.

- Тебе это удаётся?

- Это никому не удаётся.

Мама заторопилась на кухню.

Я взглянул на отца. Он упорно глядел в окно.

- Отец, - сказал я, - ситуация в Австрии с каждым днём всё более обостряется. Европу ожидает апокалипсис. Освальд Шпенглер ещё в двадцатые годы предупреждал…

Отец выставил свою искалеченную в войну 14-ого года руку, сказав:

- Скрываться я не приучен! Плохой вариант…

Я кивнул:

- Д-р Франкл часто говорит, что при решении сложных вопросов существуют лишь два варианта: плохой и очень плохой. По мне – лучше плохой, чем очень плохой…

- И всё же…- проговорил отец, - не верю, чтобы в старой, доброй Вене о нас забыли, а уж, тем более, тронули…

Я заглянул в глаза отца. Ни раскаяния, ни сожаления, ни страха я в этих глазах не заметил.

Потом, приоткрыв дверь в мою комнату, я подумал: "Ни диван, ни книги с собой не забрать. Что оставляем – мы знаем; никогда не знаем – что приобретём. В будущее не позвонишь. Как, впрочем, и в прошлое …"

"Мама!" – это всё, что я был в силах произнести.

Я поднялся на пароход.

Толпа –

старик с неаккуратно подстриженной бородой,

женщина, не отводящая взгляд от пустой детской коляски,

слепой с перевязанным ухом,

бывший доктор с костылями,

девушка, прижимавшая к груди белый крестик.

За бортом клокотала вода, искрились серебристыми брызгами водяные холмики, и в эти минуты мне казалось, что мимо проплывает мой оставленный дом, мои родители, друзья, лаборатория д-ра Франкла, даже я сам. "Отчего, - думал я, - отчего не сумел уговорить Миру уйти со мной, почему Мира не сумела уговорить меня остаться с нею?"

Стало страшно.

Мне не раз приходилось видеть, как люди, подавляя в себе страх, что есть мочи кричали. Теперь пытался и я тоже. Получился лишь приглушённый выдох: "Мама! Отец!"

Бежала вода.

Я задремал.

В гостиную вошла мама и опустила на белую скатерть субботнего стола большую посудину с только что сваренным, притягательно пахнущим карпом.

- Заодно отметим твой диплом, - сказала мама.

Отец сморщил нос, спросил:

- Кто мне скажет, для чего нужны миру психологи, философы, писатели?

Я не успел ответить – меня отвлёк большой белый медведь. Он сидел на узкой льдине, которая носила его по Северному океану, пока льдина под медведем не растаяла, океан не высох…

Я открыл глаза.

Лица пассажиров казались застывшими пятнами, на которых было написано: "Что это с нами?"

Старик с растрёпанной бородкой отделился от толпы и, подойдя ко мне, заботливо сказал:

- Молодой человек, я вижу, вас что-то смущает.

Я отозвался:

- А вас?

Узкие плечики старика мелко задрожали.

- Люди – рабы обстоятельств, ситуаций…- всхлипнул старик. - Что творят – не ведают…Живут. как блаженные или как звери – инстинктами…Их осудить можно, а осуждать – некому…

- Свежая мысль! - отметил я и опустил голову.

Старик достал носовой платок.

- Господи, сколько в мире боли! - сдавленным голосом проговорил он и, съёжившись, протирая слезившиеся глазки, скрылся в толпе.

Я подумал –

о Вене,

о родителях,

о Мире.

Стало тоскливо.

Стало тревожно.

Потом вспомнилась наша клиника.

ПАЦИЕНТ: Доктор, боюсь, что я не испытываю чувства боли.

ДОКТОР ФРАНКЛ: Вас кто-то обидел?