*(лат.) Бороду вижу, философа не вижу.
"Так уж оно, и тут уж ничего не попишешь…"
Гилад слушал, заложив руки за голову и тяжело дыша.
Я взглянул на облака. Одно из них походило на шагающий стул.
На стул присело солнце.
По земле забегали тени.
Боец Юваль Лерман сидел в стороне и грыз печенье.
Появился джип батальонного фельдшера.
- Воины, - раздался трубный голос эскулапа, - как обстоит с боевым духом?
Ему никто не ответил.
- Ну, а дрожь в коленках или упадок в физическом состоянии наблюдается?
Покрутив шеей, я доложил:
- В исключительно редких случаях. Если появляется асистолия, мы незамедлительно приступаем к использованию усовершенствованного Армией Обороны Израиля дефибриллятора.
Фельдшер тоже покрутил шеей и вдруг, поведя носом, остановил брезгливый взгляд на кустах.
- Воздух-то здесь спёртый…- заметил он.
Я пояснил:
- Город Газа в непосредственной близости…
Фельдшер покашлял.
- Как вы можете дышать таким воздухом?
Я ещё пояснил:
- Стараемся в себя воздух не втягивать.
- Однако у вас тут тихо, - изумился фельдшер.
Кто-то из бойцов поделился знаниями:
- Говорят, в могиле ещё тише.
Я посмотрел на небо.
Ефрейтор Фима посмотрел на небо.
Николай посмотрел на небо.
Кажется, кто-то ещё посмотрел на небо.
- Сплетни это, - проговорил фельдшер, - не верьте!
- Ладно! - обещали воины.
Преодолев робость, я попросил:
- Нам бы таблетки для погружения в забытье…
Фельдшер бросил на меня укоризненный взгляд и сказал:
- Сейчас не время…
- Так точно, - согласился я, - сейчас не время. Нам бы на потом. После всего
- Лекарства "на потом" не поступили. И вообще – заглядывать в будущее не надо.
- А что надо?
- Жить!
Я вдохнул в себя воздух –
горячий,
влажный,
гнетущий,
зловонный.
Отдав батальонному фельдшеру честь, я подумал: "До чего же жить просто…"
***
Ночью прилетали бомбардировщики, и небо под огненными вспышками стало дробиться. Внизу дребезжало, лязгало, гремело. Изрядно пошумев, самолёты оставили за собой пространство, покрытое зеленовато-серым дымом, зеленовато-серым бредом, зеленовато-серым наказанием и отправились на свои базы для дозаправки.
Возвратилась тишина –
податливая,
смиренная,
уютная.
Искушало желание потрогать тишину, досаждала мысль: "Почему Бог, обычно во всём и повсюду присутствующий, теперь себя не обнаруживает".
Отец говорил: "Невмешательство – это тоже вмешательство…"
Моя жизнь…
"Чем она станет утром?"
"Во что превратится?"
Я поглядывал на небо. "Отзовись, Господи!"
Тишина –
глухая,
хрупкая.
"Прекратится или во что-то превратится" - вот в чём вопрос?
Тишина –
безразличная,
вялая.
"Господи, - спрашивал я, - ты меня слышишь?"
Ни звука. "Насинг!"
Устало мерцали напуганные звёзды.
Загадкой замерла Газа.
- Сержант, - заговорил Гилад, - там гибнут дети, да?
- Бывает, что и дети…Война…- я посмотрел на полевую рацию – в любую минуту мог поступить приказ: "Со
Мы ждали.
Клонило ко сну.
"Хорошо живётся кошкам, - думал я. - Говорят, на сон у них уходит большая часть жизни"
Встряхнув головой, отжавшись двадцать раз на руках, глотнув воду из фляги, выдохнув из себя "Dum spiro spero"*, я мысленно переносился в Древнюю Грецию, где царь Эдип, вызвав к себе во дворец Креонта, выпрашивал совет: "
Спать хотелось упорнее, чем жить.
- Вздремни, сержант, - сказал ефрейтор Фима. - Я присмотрю…
Я признательно склонил голову:
- Разве что на чуток…
В меня проник сон –
*(лат) Пока дышу, надеюсь.
**Софокл. "Царь Эдип". Пер. с древнегреческого Ф Зелинского.