После 1945. Латентность как источник настоящего

Единственным подзащитным, чья позиция во время допроса и перед судом вызывала определенное уважение, был бывший Reichsmarshall, министр авиации Герман Геринг. Геринг отвечал на вопросы прокурора достаточно подробно, не пытаясь ни отрицать, ни извиняться за свои действия, – он словно заново превратился в того летчика-аса, которым был во время Первой мировой войны. Вполне понятно, что он дал самому себе обмануться, решив, что к нему будут относиться как к представителю проигравшей нации, а не как к военному преступнику. Геринг получил смертный приговор, но умер до этого утром, проглотив цианид, который спрятали для него в камере или пронес сочувствующий охранник-американец. Все остальные подзащитные постарались представить свою деятельность – конечно, без малейшего успеха и с разной степенью вменяемости и достоинства – так, как будто она проходила за сотни километров от реального центра принятия решений. Рудольф Гесс, например, был одним из самых преданных последователей Гитлера начиная с 1920-х и был назначен депутатом от его партии в 1933 году. Постепенно он утрачивал свое влияние и положение, пока в 1941 году не отправился с миссией, чьи условия и цели так никогда до конца и не прояснились, – в Шотландию на мессершмитте Ме-11, чтобы инициировать мирные переговоры с британским правительством. Гесс заявил, что страдает потерей памяти, которую русский прокурор насмешливо охарактеризовал как «истерическую амнезию».

Среди подзащитных, которые не были ни приговорены к смерти, ни оправданы, был Вальтер Функ, член Национал-социалистической партии с 1931 года. Функ был назначен личным секретарем Гитлера, когда нацисты пришли к власти в январе 1933 года; в 1938 году стал статс-секретарем в Министерстве пропаганды Йозефа Геббельса, затем министром экономики, затем директором немецкого национального банка и затем членом совета министров по защите рейха. Функ был одним из тех, кто подписал контракт с Генрихом Гиммлером, где в больших подробностях указывались огромные суммы денег, которые надо перевести на счета СС; эти фонды брались из собственности, принадлежавшей жертвам Холокоста (включая золотые зубные коронки, снятые с трупов). В 1920-е годы Функ был влиятельным журналистом и экономическим обозревателем, добывавшим для национал-социалистического движения его многочисленные промышленные контракты; полученные в результате этого пожертвования сыграли ведущую роль во время предвыборной кампании Адольфа Гитлера, сделавшей его канцлером. Сотоварищи Функа по Нюрнбергскому процессу открыто презирали его как алкоголика и гомосексуала. Во время последних военных лет его власть истощилась, а с подобной репутацией вокруг своего имени он превращался в маргинальную фигуру – хотя все еще вполне заметную и на официальном уровне важную. Функ был единственным из высших чинов Третьего рейха, кто постоянно падал в обморок в ходе нюрнбергских допросов. Он жаловался на множество болезней, от простатита до депрессии. Он часто плакал, когда его допрашивали, а иногда терял способность к речи. И прежде всего он так никогда и не признался ни в одном из действий или решений, в которых его обвиняли, – до тех пор пока ему не предоставляли документальные свидетельства, которые он не мог отрицать. В конце концов Функ получил пожизненное заключение и пребывал в камере в Шпандау до июля 1957 года, откуда был отпущен на свободу (конечно же, по медицинским причинам).

Между этой датой и концом того же года мой отец – довольно успешный тридцатисемилетний уролог (один из первых физиотерапевтов в Германии, получивших официальную аккредитацию в этой сфере) – проводил операцию на Вальтере Функе. Существовала какая-то связь между Функом и Фридрихом Фликом, который в то время славился как «самый богатый человек в Германии» и владелец большей части пакета акций «Мерседес-Бенц». (Отец купил свой первый мерседес ровно за год до этого.) Флика тоже судили и приговорили в Нюрнберге к краткосрочному заключению за связи – в качестве ведущего экономиста – с гитлеровским режимом. Однако его не посчитали в числе двадцати двух «военных преступников». Не могу вспомнить, Функ ли рекомендовал моего отца Флику или наоборот. Но что я помню, так это то, что родители были страшно горды, когда – незадолго до конца его пребывания в больнице – Вальтер Функ, его жена и его прислуга (включая шофера его черного «Мерседеса-300», щеголявшего в темно-коричневой кожаной куртке) пришли в нашу квартиру на ранний ужин. Мне кажется, гость подбадривал меня и просил называть его «Onkel Funk» (дядя Функ). Но ввиду того, что мои родители были настолько впечатлены его присутствием, задание это было не из легких.