После Аушвица

К началу 1940 года большая часть Европы была в смятении, но голландцы сохраняли атмосферу спокойного простодушия, все еще не столкнувшиеся с кровопролитием двадцатого века и не пострадавшие от современной военной техники, которая скапливалась на немецкой границе.

По воскресеньям крестьяне по-прежнему ходили в церковь в деревянной обуви. Их тесаные квадратные дома были аккуратно окрашены в яркие цвета, а окна обведены белым цветом. Хотя электричество уже широко использовалось в Амстердаме, в некоторых местах фонарщики все еще ходили по улицам в сумерках. Страна держалась за пережитки старой Европы, надеясь на лучшее будущее.

Мы прибыли на Центральный вокзал Амстердама холодным утром в феврале 1940 года. Папа встретил нас с широкой улыбкой на лице, и мы забрались в трамвай № 25, чтобы поехать на нашу новую квартиру. По пути папа обращал наше внимание на каналы и высокие купеческие дома, которые символизировали богатство и успех голландской торговой империи. Он сказал мне шепотом (зная, вероятно, что только я оценю эту деталь), что у деревянных мостов есть пробелы в досках и что через них можно увидеть воду и шлюпки.

Трамвай провез нас на юг сквозь весь город: через район рабочего класса де Пийп и до местечка, называемого Речной квартал. На горизонте замаячило здание, похожее на небоскреб. Речной квартал так назывался, потому что его улицы, усаженные тополями, были названы в честь различных рек, которые текли через Нидерланды и впадали в море, в частности Рейн, Маас, Шельда и Джекер. В 1920-е годы социально прогрессивные компании при поддержке государства построили новые жилые дома для своих работников. Многие здания были сделаны из темного кирпича с оранжевыми крышами, а каждое большое окно, изящно обрамленное занавеской, как правило, украшалось ящиком с цветами.

Ночью голландцы ставили лампы на подоконники, и можно было видеть, как члены семей ужинают, делают домашние задания и читают книги. Квартиры были маленькими, но удобными, с сантехникой и общими садами для детских игр. Великая депрессия положила конец строительному буму, и многие квартиры остались необитаемыми, в том числе в двенадцатиэтажном здании, которое я заметила, когда мы приехали. Пустой небоскреб годами возвышался над улицами города. Во время наплыва еврейских беженцев люди, вроде нас, стали арендовать жилье в небоскребе и многоквартирных домах вокруг большой площади под названием Мерведеплейн. Годами эта башня была нашим якорем.

В каком бы месте города мы ни находились, все, что нам нужно было сделать, это посмотреть вверх, увидеть вдали надвигавшееся присутствие башни и отправиться домой. Наша новая квартира находилась по адресу Мерведеплейн, дом 46, в одном из длинных зданий, которые лицевой стороной выходили на площадь. Треугольное открытое пространство площади казалось неотразимым в тот первый день, и я спрыгнула с трамвая и побежала по траве, кувыркаясь «колесом». Хайнц добежал до меня, и мы вместе помчались по ступенькам к нашей квартире на первом этаже.

– Эрик! – ахнула моя мать, ступая внутрь. Там, посреди гостиной, стоял рояль.

Наша квартира была красиво и модно обставлена, и папе удалось очаровать даму – владелицу этих апартаментов. Он попросил оставить квартиру на ее имя, предвидя проблемы, которые могут возникнуть у еврейского народа, если события станут разворачиваться по худшему сценарию.

В тот момент, когда мама увидела пианино, она оставила вещи в дверях и сразу же села играть пьесу Иоганна Штрауса, которую мы все любили слушать в Вене.

Потом мой отец направил нас на кухню, где мы осматривали плиту, стол и аккуратное рабочее пространство.

– Ну, Фрици, – сказал он с насмешливой торжественностью, – я верю, что приготовление пищи станет для тебя новым начинанием.

В действительности так и оказалось. Мой отец был прекрасным человеком, но он был таким же требовательным, как и большинство других мужей той эпохи. После тяжелого рабочего дня он ожидал сесть за ужин из трех блюд, который наша горничная с трудом приготовила бы для нас. Теперь эта задача легла на плечи моей матери.

Сначала она боролась. До этого момента я подозревала, что моя мать никогда не варила даже яйца. Теперь ей пришлось искать ингредиенты и стряпать сложные, трудоемкие австрийские блюда с лапшой, а также сладкие блюда типа вареников с тушеными сливами. Со временем и с помощью австрийской дамы по имени госпожа Розенбаум, которая была замужем за немецким адвокатом, другом моего отца, мама научилась хорошо готовить, хотя великим шеф-поваром так и не стала. Она всегда предпочитала играть симфонии, а не помешивать еду в кастрюле. Кто может винить ее?

Мама, конечно, намеревалась в полной мере воспользоваться наличием фортепиано. Как только мы поселились, она начала искать учителя музыки для Хайнца и создала небольшую группу еврейских музыкантов для проведения вечерних концертов.